Петрос идет по городу - [3]

— Перестань подбрасывать ногой коробку, ты мне действуешь на нервы! — одернула его Антигона.

Он машинально наподдавал коробку из-под сигарет, которая попалась ему на глаза около выхода из кино и проделала вместе с ним путь до самого дома.

Честное слово, Петрос намеревался тотчас засесть за карту Австралии, но возле своего подъезда столкнулся с Соти́рисом, жившим в том же доме на третьем этаже. Сотирис позвал его к себе посмотреть мертвую цесарку, которую нашел утром на пустыре. Петрос ни разу в жизни не видел цесарки не то что живой, но даже и мертвой. Он не заметил, как пролетело время; мама позвала его ужинать, а карта Австралии все еще была не переведена на папиросную бумагу.

Когда Петрос станет взрослым и обзаведется женой и детьми, он не подумает сажать их есть за стол. Из его столовой деревянная лестница будет вести на антресоли — он видел такую в квартире у Риты, — и он сам, его супруга и трое сыновей (пусть девчонок другие плодят!) будут есть, сидя на ступеньках лестницы, каждый на своей. Сто́ит всей семьей собраться вокруг стола, как неизвестно почему люди начинают нести страшную чепуху. И твердят одно и то же ежедневно, за обедом и ужином.

— Опять у тебя, Петрос, неудовлетворительная отметка по греческому языку! — распекал его отец.

— Купите мне плиссированную юбку. Все мои подруги ходят в плиссированных, — приставала к родителям Антигона.

— Зачем так рано ужинать? Не можете подождать, пока я закончу пасьянс? Куда мне девать карты? — ворчал дедушка.

Целыми днями раскладывал он пасьянс «Наполеон» из целой колоды карт, занимавших весь стол.

— Больше тянуть невозможно, нам просто необходимо купить материал для чехла на диван. Когда приходят гости, я краснею, глядя на эту рванину, — жаловалась мама.

Петрос мог поклясться, что они повторяют одно и то же каждый день, и у него тоже вертелась на языке самая невероятная чушь:

— А я видел сегодня на улице лошадь в соломенной шляпе и с бусами…

— Чтобы стать капитаном, говорят, надо начинать с юнги. Можно мне пойти в юнги?

Ему не отвечали, потому что никто сроду не принимал всерьез его слов. Только в те дни, когда у них обедал дядя Ангелос, мамин брат, все в доме менялось. Он всегда рассказывал что-нибудь интересное. Но у сыновей Петроса вместо дяди Ангелоса будет тетя Антигона, которая говорит лишь о плиссированных юбках.

Дядя Ангелос пришел вечером после ужина и завел разговор о войне. Петрос думал о кузнечике, и сердце его сжималось от тоски. Что это взрослые прямо помешались на войне?..

— Тебе пойдет военная форма, ты будешь в ней неотразима, — подшучивал дядя Ангелос над Антигоной.

— Посмотрели бы вы на Великую Антигону в прошлую войну! Она пела в костюме эвзона[1], — сказал дедушка.

Дедушка долгие годы служил суфлером в труппе Великой Антигоны, поэтому его внучку и нарекли таким именем. О чем бы ни заходила речь, он всегда вспоминал Великую Антигону. Даже когда Антигона-младшая говорила ему:

— Спокойной ночи, дедушка.

— Ах, послушала бы ты, как желала спокойной ночи Великая Антигона в роли Офелии! «Покойной ночи, сударыни, покойной ночи, дорогие сударыни; покойной ночи, покойной ночи». Что за голос! Чистый металл!

Однажды дедушка получил приглашение на утренний воскресный спектакль и взял с собой в театр Петроса. Великая Антигона, которая, как и дедушка, давно уже вышла на пенсию, должна была исполнять сцены из старых спектаклей, прежде имевших успех. Петрос увидел на сцене размалеванную старуху, игравшую роль девочки. В соседнем кресле дедушка обливался слезами умиления, а Петрос скучал и рвался домой к Тодоросу.

Мама подала дяде Ангелосу кофе и напомнила детям, что им пора спать. Антигона попросила разбудить ее пораньше, чтобы она успела повторить урок по истории.

— А ты, Петрос, все уроки приготовил? — остановила его в дверях мама.

— Мне надо пройтись немного кисточкой по карте, — ответил он, но мама уже не слушала его, потому что дядя Ангелос заговорил о муке и сахаре.

Петрос сложил лист бумаги, на котором должен был сделать карту Австралии, — лист остался чистым, лишь наверху красовалась дата — и убрал его в ранец. Что он скажет завтра учителю, господину Лука́тосу, когда тот будет отбирать у учеников карты? Вот случилось бы что-нибудь необыкновенное, чтобы завтра не идти в школу! Нет, не надо, конечно, войны, о которой твердит дядя Ангелос, но хорошо бы подхватить, например, свинку. Весь класс переболел свинкой, и только он, как назло, не заразился. Петрос лег в кровать и закрылся с головой одеялом, чтобы ему не мешал свет, который будет гореть, пока Антигона не закрутит волосы на тесемочки.

Если бы кузнечик не умер, Петрос утром в воскресенье сделал бы эту несчастную карту Австралии…

«27 октября 1940 года. Здесь покоится Великий кузнечик…» — вот что оказалось написано большими зелеными буквами на карте Австралии. И господин Лукатос ругает его за это.

— Почему ты в трауре? — спрашивает учитель.

— Умер кузнечик, — отвечает Петрос, рассматривая креп на своем рукаве.

— Пусть все ученики наденут траур, — отдает распоряжение господин Лукатос.

Но в классе пусто, ни души… И на кафедре восседает теперь дядя Ангелос.