Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [163]
Наиболее массовые субботники в Петрограде проводились в двух местах: у Зимнего дворца и на Марсовом поле. Рано утром прозвучал пушечный выстрел – знак начала работ. По этому сигналу, под торжественную музыку военных оркестров, семитысячная толпа начала разбирать ограду сада Зимнего дворца. Работа закончилась к двум часам дня. Дворцовая набережная оказалась загроможденной огромными каменными глыбами и связками металлических решеток: в этот день, в разгар празднества, их не успели увезти, а позднее уже не хватало рабочих рук. Даже спустя несколько лет, вплоть до 1924 г., этот «памятник коммунистического труда» все еще украшал собой набережную. Если «работа» у Зимнего явилась символом разрушения старого мира, то Марсово поле стало ареной «созидания новой жизни». Это зрелище было еще грандиознее. Собравшимся здесь 16 тысячам человек предстояло в один день превратить каменистую, пыльную площадь в цветущий сад. Участников субботника разбили на четверки, и работа началась. Для создания праздничной атмосферы в четырех углах поля безостановочно играли оркестры. Несколько театральных трупп разыгрывали драматические сцены. Рабочие поэты из Пролеткульта читали свои стихи. Братские могилы окружало множество красных знамен, сложенных манифестантами. К 6 часам вечера было посажено до 60 тыс. кустов вербы и акации. Сад вскоре зазеленел, но… ненадолго. К середине лета растения, посаженные неумелыми руками на тонкий слой невозделанной почвы, под которым находились кирпичи, погибли.
Рассматривая субботник с точки зрения здравого смысла, можно было бы сделать вывод о бесполезности, даже бессмысленности его итогов. Но в том-то и дело, что практические результаты на этом «празднике труда» отнюдь не были главным. Существенное заключалось в самом процессе совместной работы как коллективного обряда, в ее объединяющей роли, в ритуально-символическом значении коллективных действий и чувствований – в том, что роднило эти обрядовые действа с театром. Характерно, что такой специалист в сфере театра, как режиссер А.И. Пиотровский, дал высокую и даже восторженную оценку зрелищной стороне петроградского субботника: «Посадка сада имела <…>, как и разрушение ограды, чисто символическое, зрелищное значение. Это не делает изумительное явление менее значительным. Это лишь дает ему большее право на место в хронике празднеств»[1299].
Другое необычное для того времени зрелищно-ритуальное действо, в котором участвовали десятки тысяч людей, состоялось через год, в день празднования 1 Мая 1921 г. Это была церемония принятия «торжественного обещания» (присяги) военнослужащими Красной армии. Эта церемония впервые проводилась в таком массовом порядке. Весь ритуал, оформленный очень красочно и зрелищно, проходил на площади Урицкого вокруг нескольких центров, которыми являлись автомобили-эстрады. Окружавшие их воинские части хором повторяли слова «торжественного обещания». Им вторило эхо. Вокруг площади шествовала группа знаменосцев, и над головами присутствующих мерцал символический дождь – тысячи бумажных звезд, сброшенных с аэропланов. Это зрелище производило впечатление даже на зрителей, по своему духу и настроению весьма далеких от красных празднеств. «Сияло солнце… Вдалеке стоял в небе голубой аэростат <…>, – писал один из них. – А высоко, высоко кружились быстрые аэропланы и что-то сбрасывали. По-видимому, листовки. И они, медленно падая, долго, долго серебрились на солнце»[1300].
Эмоциональный подъем, вызываемый подобными обрядами, был результатом не только массовости, внешней красочности и грандиозности этих хорошо отрежиссированных зрелищ, невиданных никогда прежде, но и внутренней атмосферой ритуала, насыщенной героико-романтическим духом, который призван объединить в едином порыве тысячи людей. Ощущение причастности к некоему всеобщему великому свершению охватывало участников этих действ и превращало обрядово-бытовой акт в священнодействие.
Зрелищная сторона праздничных торжеств требовала наиболее тождественной формы выражения. Это соответствовало потребностям и политической элиты, нуждавшейся в наилучших способах приобщения масс к новым социальным ценностям, и элиты художественной, искавшей новые пути и формы в искусстве, и, наконец, самих масс, уровень и характер мироощущения которых влек их к самовыражению в коллективной игре. Все это вызвало небывалое массовое распространение непрофессионального театра и рождение таких его новых форм, которые в течение очень короткого времени создали целую эпоху в истории театрального искусства.
Особое значение имели, характерные именно для периода военного коммунизма, массовые сценические действа на открытых площадках, которыми служили собственно площади города. Их участниками были в большинстве простые красноармейцы, но постановку осуществляли профессиональные режиссеры и художники. Они с большим энтузиазмом принялись за реализацию новых форм «свободного» уличного театра. В их среде родились идеи «театрализации жизни» (Н.Н. Евреинов), превращения советского праздника в «соборное действо» с хорами, ритмико-пластическими движениями масс, с символико-мифической обрядностью (Вяч. И. Иванов)
