Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [131]
Другой теоретик партии, Е.А. Преображенский, посвятил проблемам классовой морали даже небольшую книгу. Его также не удовлетворяли термины: «этика», «мораль» и т. д., но, чтобы не искать новых, он допускал употребление их в обиходе, однако считал, что по сути своей эти слова мертвы. «Слова „грех“, „грешно“ вымирают вместе с религией, – писал он, – а слова „безнравственно“, „неэтично“ и т. д. отбрасываются пролетарской наукой раньше, чем вошли в обиход класса»[1062].
Преображенский специально остановился на относительности норм пролетарской морали, на зависимости классовых интересов от конкретных социальных условий. Так стачка, классовая борьба имели положительное значение в условиях капитализма, но при социалистическом строе они недопустимы. Напротив, теперь каждый рабочий должен всячески крепить «сознательную трудовую дисциплину», бороться с теми, кто ее нарушает и наносит вред производству, содействовать в этом профсоюзам и другим классовым организациям, роль которых также в корне изменилась[1063]. На относительность норм поведения указывал и Н.И. Бухарин. Беседуя с комсомольцами, он вспоминал, как в школьные годы с товарищами-гимназистами демонстративно курил. «Этой мелочью, – говорил он, – мы разрушали дисциплину старого строя. Это был протест против организации школы, а оттуда протест переносили на организацию всего общества… А теперь есть ли что-нибудь похожее на прежние условия? С точки зрения физиологической, с точки зрения воспитания увлечение табаком и алкоголем, это – прямой вред»[1064].
По Е.А. Преображенскому, два фактора являются залогом действенности «пролетарских норм»: безусловная согласованность их с классовыми интересами, их подчиненная по отношению к этим интересам роль и пристальный контроль класса за их исполнением. Класс, коллектив обладает абсолютным значением. Каждый представитель «класса пролетариев» обязан жертвовать всем, даже жизнью во имя коллективных интересов. «Пролетариат в борьбе за власть жесток и беспощаден, – патетически восклицал Преображенский. – Он не только не щадит своих врагов, но не щадит, где это нужно для дела, и лучших представителей своего класса. Высшая мудрость пролетарской борьбы состоит не в том, чтобы каждый ковырялся внутри своей собственной личности и декларировал насчет ее прав, а в том, чтобы каждый умел беззаветно, почти стихийно, без фраз и излишних жестов, не требуя ничего лично для себя, влить всю свою энергию и энтузиазм в общий поток и пробиться к цели со своим классом, может быть, свалившись мертвым по дороге»[1065]. Такая безграничная преданность коллективным интересам, жизнь и смерть ради этих интересов должна составлять основу коммунистической морали или, по Преображенскому, классовых норм.
В этой причастности мощи коллектива, в преклонении перед ней, в «ощущении могущественного роста коллективной силы и воли» Н.И. Бухарин видел «духоподъемность» коммунистической идеологии. «Духоподъемность как источник тех чувств, которые способны оживить и привести в действие этические нормы без освящения их некими высшими силами»[1066]. Таким образом, духоподъемность коллективной мощи в ее стремлении к светлым идеалам коммунизма выступает как подобие церковного духа соборности, правда, с той существенной разницей, что на место смирения пришла агрессивность, а на место Бога – идеальное (и потому абстрактное) человечество. Все, что находится за пределами коллектива единоверцев, существует само по себе, для коллектива не только чуждо, но и враждебно.
В поэтических метафорах эти положения отчетливо выразил в 1918 г. петроградский поэт В.В. Князев[1067], стихи которого, по свидетельству современников, имели большое влияние на пролетарскую молодежь:
Этика большевиков нашла практическое выражение в установленной ими системе правопорядка. Советское правосознание в годы военного коммунизма фактически основывалось на отрицании всего предшествующего юридического опыта. Гражданское (имущественное) право представлялось ненужным по мере отмены частной собственности и переходу к новым социальным и семейным отношениям. В судебной практике оставался, главным образом, разбор уголовных дел.
Что касается самих судов, то уже первый декрет Совнаркома по этому вопросу, принятый 22 ноября 1917 г., практически полностью упразднил старую судебную систему. Он отменил прежние суды и институт присяжных, адвокатуру, процедуру апелляции, прокурорский надзор и т. д.
