Петр Великий и царевич Алексей - [2]

По-видимому, дело воспитания в руках Гизена пошло недурно. Но злой рок или, вернее, какой-либо недобрый гений царевича вроде его коварного попечителя Александра Меншикова поспешил это дело испортить. Уже в следующем 1705 году барон Гизен был удален от царевича; его отправили за границу с разными неважными поручениями, каковы: в Берлине присутствовать при погребении прусской королевы, в Вене поздравить императора Иосифа I с восшествием на престол и предложить польскую корону принцу Евгению Савойскому (после отречения Августа II) и т. п. Как будто никто другой не мог исполнить сих поручений! За границей Гизен пробыл около четырех лет. В этом случае Петр обнаружил явное равнодушие к воспитанию своего наследника, при котором оставался наставником ничтожный Вяземский. В то же время царь перестал брать сына с собой в походы и вообще заметно начал держать его вдали от себя, сохраняя вид грозного, недоступного судьи. А коварный попечитель, живя в Петербурге, как бы намеренно предоставлял осиротевшему царевичу свободу проживать под Москвою, в Преображенском, проводить время по своему усмотрению, привыкать к бражничанью и окружать себя по преимуществу лицами черного и белого духовенства с духовником его Яковом Игнатьевичем во главе, вообще людьми, недружелюбно смотревшими на нововведения Петра и на его пристрастие к иноземцам. В числе таких людей находились и царские сестры (от Милославской), между которыми особой приверженностью к старине, враждой к брату и недобрыми внушениями племяннику отличалась царевна Марья Алексеевна. Единоутробная царская сестра Наталья Алексеевна, очевидно следившая за поведением своего племянника, вдруг известила Петра, что Алексей пересылается с своей матерью при посредстве ее родни и даже, о ужас! когда узнал о приключившейся ей болезни, тайком ездил к ней в Суздаль на свидание! Царь находился тогда (1707) в польских владениях, в местечке Жолкве. Он немедля вызвал к себе сына и гневно обрушился на него за такой проступок.

Из Жолквы царь послал Алексея в Смоленск для сбора провианта и рекрутов, и царевич успешно трудился там несколько месяцев. Вообще с этого времени царь начал занимать сына разными поручениями, относящимися к шведской войне, каковы: укрепления Московского Кремля, сбор солдат и казаков, переписка с областными воеводами и донесения государю. Дошедшие до нас от сей эпохи многочисленные письма царевича к царю отличаются краткостью и толковостью, но в них постоянно проглядываются боязнь и робость перед грозным отцом. Между тем, по донесению Никифора Вяземского, царевич занимается историей и географией и начал учиться немецкому языку, а с возвращением Гизена продолжал французские уроки, учился также фортификации. Некоторое время между отцом и сыном как будто водворились добрые отношения. Царевич по поручению отца набрал пять полков, обучил их и в начале 1709 года лично привел их к нему на Украину, в город Сумы, но дорогою от больших морозов простудился и жестоко занемог. Петр встревожился, задержал свой отъезд и назначил молебствия. Только когда опасность миновала, он выехал в Воронеж, куда потом отправился по своем выздоровлении и царевич, чтобы присутствовать при спуске новых кораблей. Но в походе 1709 года, в Полтавском бою, мы его не встречаем. В том же 1709 году царь впервые отправил сына ради образования за границу, а именно через Краков и Варшаву в Дрезден, где он должен был изучать языки, геометрию и фортификацию. Сюда он прибыл уже в следующем 1710 году с небольшою свитою, среди которой находились два его сверстника, сыновья таких вельмож, как князь Юрий Трубецкой и граф Гавриил Головкин. Во главе этой свиты стоял барон Гизен. Из Дрездена царевич ездил в Карлсбад, где лечился водами. По-видимому, лечить потребовалось не одни только следствия простуды, но также и следствия преждевременной привычки к неумеренному употреблению крепких напитков. Известно, что сам Петр распространял и укоренял эту некультурную привычку в окружающей его среде. Царевича не только никто не оберегал от сего зла, но есть основание полагать, что коварный его попечитель Меншиков с затаенными задними целями поощрял осиротелого при живых родителях юношу предаваться необузданному пьянству. По крайней мере сам царевич потом указывал на него как на главного виновника своей пагубной привычки.

Во хмелю царевич проявлял не один веселый нрав, но также вспыльчивость и, подобно отцу, давал волю своим рукам и своему языку. Так, в трезвом состоянии он очень почитал и слушался своего духовника, а в подпитии случалось жестоко его бранить и даже драть за бороду.

По окончании лечебного курса Алексей поехал из Карлсбада обратно в Дрезден и дорогою через саксонские Рудные горы обнаружил любознательность, осматривая рудокопные работы, причем спускался в самые шахты. В Дрездене он снова занялся науками и, судя по иностранным свидетельствам, занимался прилежно. В этих занятиях провел около года и, очевидно, много читал, приобретая книги на иностранных языках; этими книгами особенно мог запастись во время своей поездки на знаменитую Лейпцигскую ярмарку осенью 1710 года.