Петр Первый на Севере - [86]
Парень стоял над разложенными книгами и еще решительнее втолковывал кому-то:
– Да оттого книга дешевая, что она не от руки, не соловецкими монахами писана, а тиснением печатана. Вот самая свежая, нынешними кораблями к нам в город доставлена – «Книга учащая морского плавания», а к ней для плавающих по морю архангелогородцев и такую еще добавить надо: «Уготование и толкование ясное и зело изрядное красно образного повертания кругов небесных… с подвигами планет сиречь Солнца, месяца и звезд небесных на пользу и утешение любящим астрономию…».
Весь долгий летний день выстоял Михайло Аврамов на людном месте около деревянной церкви Ильи-пророка, подсчитал выручку, свел концы с концами, по пятаку с рубля выторговал себе в пользу и был весьма доволен торгом.
Оставшиеся от продажи книги – «Краткое собрание Льва Миротворца августейшего греческого кесаря показующее дел воинских обучение», «Притчи Езоповы» и другие – он перевязал бечевкой, вскинул на плечо и по наплавному мосту с Кегострова пошел на правый берег Двины в Гостиный двор сдавать выручку приказчикам торгового дома амстердамских купцов.
Но как ни отрадно было на сердце у Михаила, а он все же задумывался, строя догадки: с какой же это стати он самому царю так понадобился, почему записали его имя? Не в матросы ли хотят забрать? Нет, тут что-то не то!..
Дома Михайло рассказал родителям, как он видел царя и даже отвечал на его расспросы, а царь сказал: «Мы еще с тобой встретимся». К добру это или к худу?..
– Тут и гадать нечего, – уразумел отец Михаилы и обрадованно пояснил: – У государя на толковых людей глаз наметанный, заберет он тебя у нас. Будет тебе, Мишка, мое отцовское благословение – служи государю верой и правдой! А мать – что мать? Она и при добром случае от разлуки с тобой слезами будет умываться…
– Да куда ему! Как пылинка затеряется… Не увидит света белого, – простонала мать.
– Она уже куксится. Полно хныкать! – прикрикнул на нее отец. – Или он один? Да разве наши архангельские где растеряются? Им всякая нелегкость под силу. Не зря нынче его величество сам отбирал крепких парней, здешних и холмогорских, учить за границей делу мореходному по всем правилам. – Старик стал перечислять знакомых ему людей, облюбованных Петром для учения в Голландии: – Андрюшку Пустошкина, Петьку Мелехова, Евдокима Раковцева, Борьку Худякова, Фролку Манилова, Гришку и Яшку Голенищевых, да всех-то десятка три, не меньше, отобрал. А как на корабль садились, с песнями да припляской уезжали. Не дурни, сумеют набраться, чего от них царь хочет. Не зря денежки за дорогу и учение тратятся. И тебе так придется, сын. Не трусь – не робей. Смышленостью тебя бог не обидел. Да будет воля его… Сколько копеек-то нынче зашиб с книжек?
– Не утаю, батя. С лихвой поторговал: присчиталось мне за труд без пяти алтын рубль. Вот они, забирай до копеечки…
В то лето Петр с войском отбыл из Архангельска в Соловки, а потом, через Нюхчу, к Онежскому озеру и на Ладогу.
Не был забыт царем Михайло Аврамов. Отправившись на попутных барках с иноземными приказчиками и товарами по Двине и Сухоне, где-то бурлацкой силой, где-то лошадьми тянули лямку, а когда и под парусами шли, – увидел и познал тогда Михайло, в какой далекой крайности обретается родной Архангельск от Вологды и Москвы.
Сопроводительная грамота в сундучке с хлебными сухарями была бережно завернута в вышитый рукотерник. А на бумаге приказание – быть ему, Михайло Аврамову, в Москве при Оружейной палате дьяком, сведущим в познании книжных и художественных дел…
Оружейная палата в Москве уже в ту пору славилась не только богатейшими сокровищами искусств, но она еще, как рассадник русской культуры, имела мастеровых людей, отличных умельцев, чеканщиков и филигранщиков из Устюга и Сольвычегодска, живописцев-изографов из Вологды, Ярославля, Владимира и Новгорода, литейщиков и оружейников из Тулы…
Восприимчивому архангелогородцу Михайле Аврамову было чему здесь поучиться.
Прошло десять лет с того времени, как, по милости Петра, Аврамов покинул Архангельск и служил дьяком, ведавшим хранилищами единственного в стране музея. За эти годы пребывания в Москве он изучил печатное дело и, видимо, не раз еще был в книжных делах примечен Петром.
Первая типография в Петербурге, повелением Петра, возникла в 1711 году. Для начала она была оборудована одним печатным станом, привезенным из Москвы.
Книги выходили неспешно, с великой осмотрительностью. Директор типографии Михайло Аврамов, как того и ожидал Петр, познал в Оружейной палате и на Печатном дворе все «художества», относящиеся к печатанию. Начитанный и преданный любимому книжному делу, Аврамов, облеченный доверием государя и контролируемый им, приступил к изданию книг.
Аврамов начал свою книжную деятельность с печатания книги, называемой «Краткое изображение процессов или судебных тяжб. Против римскоцесарских и сазонских прав учрежденное».
В январе 1712 года, еще до выхода первой книги в Петербурге, Михайло Аврамов тиснул в одном экземпляре собственные стихи, посвященные прославлению побед Петра. Печатный текст стихов художественно разрисовал гравер Алексей Зубов, работавший при типографии. (Ныне уникальный лист приветственного стихотворения хранится в Русском музее в Ленинграде.) Это были самые первые стихи, посвященные деяниям Петра. Сочинитель Михайло Аврамов, обладавший для своего времени достаточной грамотностью, в стихосложении был не весьма искусен. Держась высокого «штиля» и именуя себя «последним нижайшим рабом», он писал:
Книга посвящена выдающемуся русскому зодчему Андрею Никифоровичу Воронихину.
Автор этой книги известен читателям по ранее вышедшим повестям о деятелях русского искусства – о скульпторе Федоте Шубине, архитекторе Воронихине и художнике-баталисте Верещагине. Новая книга Константина Коничева «Русский самородок» повествует о жизни и деятельности замечательного русского книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. Повесть о нем – не обычное жизнеописание, а произведение в известной степени художественное, с допущением авторского домысла, вытекающего из фактов, имевших место в жизни персонажей повествования, из исторической обстановки.
Очерки о Карельском фронте в период Великой Отечественной войны.
Имя Константина Ивановича Коничева хорошо известно читателям. Они знакомы с его книгами «Деревенская повесть» и «К северу от Вологды», историко-биографическими повестями о судьбах выдающихся русских людей, связанных с Севером, – «Повесть о Федоте Шубине», «Повесть о Верещагине», «Повесть о Воронихине», сборником очерков «Люди больших дел» и другими произведениями.В этом году литературная общественность отметила шестидесятилетний юбилей К. И. Коничева. Но он по-прежнему полон творческих сил и замыслов. Юбилейное издание «Из жизни взятое» включает в себя новую повесть К.
«В детстве у меня была копилка. Жестянка из-под гарного масла.Сверху я сделал прорезь и опускал в нее грошики и копейки, которые изредка перепадали мне от кого-либо из благодетелей. Иногда накапливалось копеек до тридцати, и тогда сестра моего опекуна, тетка Клавдя, производила подсчет и полностью забирала мое богатство.Накопленный «капитал» поступал впрок, но не на пряники и леденцы, – у меня появлялась новая, ситцевая с цветочками рубашонка. Без копилки было бы трудно сгоревать и ее.И вот под старость осенила мою седую голову добрая мысль: а не заняться ли мне воспоминаниями своего прошлого, не соорудить ли копилку коротких записей и посмотреть, не выйдет ли из этой затеи новая рубаха?..»К.
Книга посвящена жизни великого русского скульптора Федота Ивановича Шубина.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.