Петр Машеров: падение вверх - [75]

Весьма серьезное столкновение К. Т. Мазурова с Н. С. Хрущевым произошло, когда ЦК КПБ возразил против расчленения коммунистической партии на две — промышленную и сельскохозяйственную (1963–1964 годы). Этот абсурд был очевиден. Именно в те годы политический работник, коим был первый секретарь райкома партии, трансформировался в заурядного хозяйственника, завхоза района. По мнению многих, Кирилла Мазурова в том числе, утрачивалось главное — связь партии с народом. Пленумы партийных комитетов, партийные собрания превращались в хозяйственные совещания. Мазуров и его соратники сопротивлялись этим нововведениям Хрущева. В результате Хрущев поставил вопрос о снятии Мазурова с поста первого секретаря ЦК КПБ и об освобождении от обязанностей кандидата в члены Президиума ЦК КПСС (так называлось тогда Политбюро). Более того, он оскорбительно называл его негодным руководителем. Рядовые коммунисты, конечно, не догадывались об этой острейшей борьбе в верхах. Но многие из ближайшего окружения Мазурова уже потирали руки от удовольствия в ожидании освободившейся вакансии. Однако в тот раз Мазуров каким-то чудом устоял.

Еще один виток публичного противостояния Мазурова и Хрущева относился к началу 1960-х[296]. По приезде Н. Хрущева в Белоруссию в Минском театре оперы и балета собрался республиканский актив. Большой президиум — человек пятьдесят, а может, шестьдесят — во главе с Никитой Сергеевичем. На трибуне — докладчик, первый секретарь ЦК КПБ К. Т. Мазуров. Доклад представлял собой глубокий анализ состояния экономики, раскрывал перспективы развития и планы на ближайшее будущее. Докладчик перешел к проблемам сельского хозяйства. В БССР планировали возродить льноводство — традиционную для многих районов культуру. Без хорошего предшественника, клевера, не получишь хорошего урожая льна. Назывались цифры: сколько засеять многолетними травами, сколько картофелем. Хрущев не выдержал, взорвался, что называется, вскипел: «Как это так, площадь под кукурузу сокращаете, а под клевер и картошку расширяете». И начал подсчет кормовых единиц. «Кукуруза — это царица полей, а вы… бульба, клевер».

Мазуров терпеливо ждал, когда иссякнет поток хрущевских слов. «Согласен с Вами, Никита Сергеевич, что кукуруза дает рекорд кормовых единиц с гектара. Но она, как правило, не дает высокого урожая на песчаных и подзолистых почвах».

Хрущев с новой силой обрушился на докладчика: «Посмотрите на него. Это первый секретарь ЦК? Не понимает простых вещей! Заладил: клевер, картофель…» И, обернувшись к знаменитому председателю колхоза «Рассвет» К. П. Орловскому, продолжил: «Вот мой друг мудрый Орловский скажет, сколько он будет в этом году сеять бульбы, а сколько кукурузы». Орловский: «Никита Сергеевич, засеяли в прошлом году 900 гектаров бульбы, в этом будем сеять 1200. Нельзя нам без нее, это второй хлеб». Возмущению Хрущева не было предела: «И это мой друг Орловский! Предал меня…» И дальше поносить Мазурова. Кирилл Трофимович, бледный как полотно, стоял за трибуной и молчал. Хрущев, исчерпав свое красноречие, насупился. А Мазуров спокойно продолжил доклад: «Будем в республике увеличивать посевы клевера и картофеля». Назвал цифры по областям. Хрущев снова взорвался: «Ничего не понял Мазуров, какой из него руководитель республики!» И понес…

Когда успокоился, Кирилл Трофимович снова продолжил доклад. Многие тогда переживали за него, думали, каким мужеством надо обладать, чтобы стоять в такой момент на трибуне. Можно было и инфаркт, и инсульт схлопотать.

Затем Хрущев переключился на морганистов-вейсманистов: «Вы своего земляка, Жебрака, сюда пригласили…» Так оскорбительно, по-хамски к выдающемуся генетику и селекционеру Антону Жебраку мог обращаться только невежда в науке Лысенко. В зал прибежали люди в белых халатах, Жебраку стало плохо, и его увезла «скорая». Вот такой принародный конфуз случился. Но с тех пор К. Т. Мазуров на Хрущева действовал как красная тряпка на быка[297]. После такой критики многие предрекали, что участь Мазурова предрешена. И вдруг пришла ошеломляющая новость из Москвы. Никита Хрущев лично позвонил Мазурову и сказал, что приедет поохотиться в Беловежскую пущу. Сразу скажу, это была во всех отношениях примечательная охота: началась интригой, а закончилась пожаром и скандальным отъездом.

Хрущев просил первых лиц БССР особо не беспокоиться по поводу его приезда. Что-то вроде: товарищи Мазуров и Киселев могут спокойно работать в Минске, а вот охоту для него пусть Дед — заместитель управляющего делами правительства БССР Павел Антонович Краевский — поможет организовать.

Мазуров, конечно, мог задействовать не только Деда, но и большого любителя Беловежской пущи Петра Машерова. Однако выбор главы государства в данном случае был решающим.

История вырисовывалась не очень красивая: первый человек государства едет поохотиться на вашей территории, а вас с собой в компанию не приглашает. Первые лица были близки к панике: к чему бы все это?! Как тут не запаниковать. Мазуров и Киселев выступили единым фронтом, позвали к себе в кабинет Деда и передали нижайшую просьбу Хрущева. Старик от этой просьбы побледнел, затрясся, как в лихорадке, и почти лишился сознания. Ему не понаслышке были известны нравы высшего руководства страны: чуть не угодил — взашей погонят с работы. Пришлось его отпаивать валерьянкой. Когда Дед немного отошел, ему поставили хотя и попутную, но не менее сложную задачу: организуешь охоту и сделаешь так, чтобы Никита Сергеевич пригласил в Беловежскую пущу и нас. Самолет будет стоять наготове.