Петр Машеров: падение вверх - [153]

Народ по-прежнему верит словам Владимира Короткевича из притчи о самом худшем в мире начальстве, которыми начиналась эта книга. Коммунистов в списке национальных героев нет и быть не может. По определению. Если, конечно, не считать Якуба Коласа. Но его вынудили стать коммунистом. И этого гениального поэта и писателя мы ценим совсем не за принадлежность к партии.

Думаю, спросив у людей на улицах Минска, кто такой Пантелеймон Пономаренко, Николай Патоличев, Кирилл Мазуров или Тихон Киселев, вряд ли получишь вразумительные ответы. Даже если и вспомнят, что они были коммунистическими лидерами БССР, то конкретных их дел, скорее всего, не назовут.

Петру Машерову удалось затмить всех белорусских коммунистических лидеров. В том числе и более великого, но менее популяризированного Кирилла Мазурова. Мазурову просто не повезло — у него не оказалось своего биографа. Хотя, может, дело в другом: в свое время он оказался в какой-то степени неугоден КПСС. Так вот, Машеров не просто его затмил, а фактически вытеснил из исторической памяти. Об этом с горечью писал уже неоднократно цитирумый здесь генерал КГБ Эдуард Нордман:

«Без преувеличения можно сказать, что именно Мазуров вырастил, воспитал, выдвинул сотни высококлассных, талантливых руководителей. И в том, что Петр Машеров состоялся как выдающаяся личность XX века, — немалая заслуга Мазурова. Эти два имени нераздельны в истории Беларуси»[580].

Но проспекты-улицы Машерова, Рокоссовского, Пономаренко, Козлова, Киселева, Лобанка в Минске есть, недоумевает Нордман, а проспекта Мазурова почему-то нет, хотя, например, к строительству послевоенного Минска он имел самое прямое отношение и всей своей жизнью это заслужил.

Что ж, не все дети выказывают благодарность своим родителям, не каждый ученик бывает признателен своему учителю. Но справедливости ради нужно сказать, что на карте Минска улица Мазурова появилась. Носит имя этого политического деятеля и улица в Гомеле.

Желал ли Петр Машеров, чтобы его поставили в один ряд с национальными героями? Скорее всего, да. Еще в детстве он мечтал стать героем. И при жизни делал все, чтобы оказаться в числе бессмертных. Номинально он добился своего — получил звания Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда.

А посмел ли бы сам Машеров включить себя в число национальных героев? Может, это покажется спорным, но, думаю, нет. Он прекрасно понимал: не то что национальным героем, а и просто героем он не был никогда. Закваска не та. Про таких в народе говорят: молодец против овец, а против молодца и сам овца. Так что, на мой взгляд, совесть ему не позволила бы это сделать. А совесть у него была — этого не отнять. Иначе он не пятился бы, покидая могилу матери[581]. Однажды он бросил ее на произвол судьбы, и всю оставшуюся жизнь эта боль терзала его.

Трусу героем не бывать. Как говорится, каким родился, таким и умрешь. А Машеров был трус — от природы.

Уже в самом начале войны он повел себя как слабак: попав в окружение, добровольно сложил оружие и сдался заклятому врагу.

Потом он проявил трусость, когда пошел по своей воле работать на немцев. Вы, мой справедливый читатель, можете заметить: это не трусость, а смелость; такой шаг был связан с огромным риском, ведь если бы новые власти хоть каплю засомневались в Петре, его бы просто расстреляли! Да, тех, кто не проходил проверку, сразу пускали в расход. Об этом открыто пишет земляк Машерова Геннадий Ланевский, позже ставший начальником штаба в отряде имени Щорса (Дубняка)[582]. Но Машеров практически не рисковал. Его отец был врагом народа. Безвинно арестованный коммунистами и раньше времени ушедший из жизни в ссылке Мирон Машеро выступал гарантией того, что его сын будет верно служить новым хозяевам жизни. Это был главный козырь Петра и его матери, и он себя оправдал.

В третий раз Машеров струсил, когда враги арестовали его мать. Фактически они взяли ее в заложницы и готовы были обменять на сына…

Начиная с лета 1942 года, фашисты активно практиковали аресты гражданского населения и брали его в заложники за убитых немцев. Именно на этом основании был арестован и директор одной из гродненских школ профессор Юзеф Вевюрский, отец четверых детей. Его должны были расстрелять. Однако по просьбе старика, бездетного профессора и создателя гродненского зоопарка Яна Кохановского, Вевюрского заменили Кохановским. Впрочем, эта жертва ненадолго продлила профессору жизнь. Через год его снова арестовали и теперь уже расстреляли[583]. На этот раз спасти его было некому…

Машеров хорошо знал, что обмануть можно только однажды и платой за обман будет смерть. Когда мать повели на расстрел, он бездействовал. Вероятно, Дарье Петровне и не нужен был его героизм, потому что матери гораздо легче умереть самой, нежели видеть, как убивают ее ребенка. Так что, даже если бы он пришел к немцам на обмен, она, вероятнее всего, осталась бы с ним и уничтожили бы обоих. Но мы сейчас не о материнских мыслях и поступках — о сыновьих.

Кто-то, возможно, охарактеризует позицию Машерова как рациональную и благоразумную. Но, на мой взгляд, это однозначно слабость, подлость и предательство. И что-то мне подсказывает, сам Петр Миронович считал так же. Это была его незаживающая рана, которая не позволяла о себе забыть. Да и друзья, с которыми и враги не нужны, напоминали о ней при каждом удобном случае. В первую очередь Иван Климов, бывший начальник Машерова, который, судя по всему, очень уж завидовал своему более удачливому ученику. И Лаврентий Цанава, у которого он тоже путался под ногами. Да и Тихон Киселев с радостью избавился бы от амбициозного выскочки.