Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония - [16]

Петр Ильич с удовольствием побеседовал бы с двумя почтенными и опытными музыкантами, но ему не удалось скрыться от приближающейся к нему высокой и худой дамы. Ее серый костюм спортивного покроя, напоминающий узко скроенное охотничье платье, никак не вписывался в общую картину, выделяясь на фоне по-мещански расфуфыренного общества. На коротком поводке она тянула за собой худую и злобно озирающуюся борзую.

— Вы Чайковский? — воинственно спросила дама. С первого же произнесенного ею немецкого слова было ясно, что она англичанка. — Very interesting! [2] Я хотя с вашими произведениями не знакома, но мне о вас много рассказывали. Я мисс Смит, ваша коллега. Да, я тоже пишу музыку.

— Очень приятно, — пробормотал Петр Ильич.

— Вы тоже пришли познакомиться с господином Брамсом? — продолжала мисс Смит. — Вы впервые его увидите? Я вам завидую! Между нами: он божественный! — Она заговорщицки поднесла округленную ладонь к своему болтливому рту, как будто посвящая его в великую тайну.

Петру Ильичу захотелось повернуться к ней спиной, но он из вежливости сдержался, и она продолжала болтать.

— Мы все должны гордиться тем, что мы его современники, — слышал он, как сквозь туман, ее резкий голос.

В сердцах он отвел свой взгляд от ее длинного, желтого, сморщенного, как смятый пергамент, стародевического лица. Он заметил, что к нему приближается Бродский. Вместе с Бродским приближался мелкими шажками хрупкий, несколько худощавый молодой человек.

Этот низкорослый юноша остановился перед Чайковским. Волосы его ниспадали светлыми и довольно редкими кудрями. Когда он приблизился, стало видно, что вокруг его прозрачных, трогательно чистых и невинных глаз уже ютятся многочисленные мелкие морщинки. Бродский положил руку на плечо Петра Ильича.

— Эдвард Григ хочет с тобой познакомиться! — сказал он.

— Эдвард Григ! — Петр Ильич радостно оживился. — Эх, Бродский, Бродский, что же ты мне не сказал, что здесь будет Эдвард Григ! Я бы тогда целый день мог радоваться предстоящей встрече.

Они пожали друг другу руки. Григ стоял в скованной позе, неловко приподняв одно плечо.

— Очень приятно с вами познакомиться, — сказал он высоким и кристально чистым голосом. Он говорил по-немецки с приятным, щебечущим норвежским акцентом.

— А я уже так давно мечтаю с вами познакомиться! — От избытка чувств Петр Ильич говорил намного громче, чем обычно. Он был странным образом тронут и очарован внешностью этого скромного молодого человека, почти юноши, известные мелодии которого, полные незатейливой свежести и обаяния, он хорошо знал и любил. — А как вы молодо выглядите! Вы простите меня, что я так открыто об этом говорю, но, если я не ошибаюсь, я не намного старше вас. Я думал: Григ — мой ровесник, а вы просто юноша!

— Вы тоже достаточно молодо выглядите, дорогой Чайковский, — заметил Григ с шутливой вежливостью.

— Эх, друг мой, не насмехайтесь над стариком! — Петр Ильич в шутку закрыл свое изнуренное лицо руками.

— Нина! — настойчиво позвал Эдвард Григ. — Нина, подойди же скорее сюда! Я тебя познакомлю с Петром Ильичом Чайковским.

Из угла комнаты ответил чистый и высокий голос, сильно напоминающий его собственный: «Да, Эдвард, да!», и к ним подошла Нина Григ. Она семенила при ходьбе, как и ее муж, она была маленького роста, как и ее муж, и лицо ее тоже было очень похоже на лицо мужа, только волосы у нее были уже совсем седые.

— Это Нина Хагеруп-Григ, моя жена и моя кузина. — Они стояли перед Чайковским, взявшись за руки, как хорошо воспитанные дети.

— Как замечательно, что вы здесь вместе! — говорил Петр Ильич, целуя руки госпожи Хагеруп-Григ.

Обо всех остальных присутствующих он просто забыл. Он вспомнил о собравшемся обществе только тогда, когда гул голосов и смех затихли. Внезапно в комнате воцарилась благоговейная тишина. Прибыл Иоханнес Брамс.

Петр Ильич уже заметил у двери его громоздкую коренастую фигуру, но продолжал вести себя так, как будто его не видит. В неожиданной тишине он очень громко произнес, обращаясь к госпоже Хагеруп-Григ:

— Вы даже представить себе не можете, милостивая государыня, как я обожаю мелодии вашего мужа!

Профессор Бродский подтолкнул его сзади.

— Петр Ильич! Брамс пришел! — сообщил он шепотом.

— Ах, господин Брамс пришел! — Петр Ильич принял небрежно-светскую позу. При этом Брамс уже стоял перед ним.

— А вот и наш русский гость, — сказал немецкий композитор, слегка откинув назад голову, глядя на Петра Ильича прищуренными серыми глазами.

— С Новым годом, господин Брамс! — проговорил Петр Ильич и, к своей великой досаде, при этом слегка покраснел.

— Но ведь старый еще не кончился! — Смех у Брамса был отрывистый и резкий, он прервался так же неожиданно, как и возник. Из круга, образовавшегося вокруг двух композиторов — Петра Ильича Чайковского и Иоханнеса Брамса, — в ответ на капризное замечание великого мастера послышался подобострастный смех. Громче всех смеялся музыкальный критик Краузе, которого Петр Ильич только сейчас заметил среди гостей.

Брамс стоял, широко расставив ноги. Руки он держал на некотором расстоянии от громоздкого тела, и это придавало ему неуклюжий вид. «У него такой вид, как будто он страдает одышкой, — подумал Чайковский, — хотя дыхание у него ровное и спокойное…»