Петр III - [31]

Древнеримская богиня Диана, как и ее древнегреческий аналог Артемида, чаще всего воспринималась тогда как богиня охоты. Но не только. Диана еще и покровительница растительного и животного плодородия. Все элементы того и другого, наряду с символами охоты, были в лепнине отражены. И кто знает? Может быть, есть еще один, так сказать, третий закодированный в декоре смысл: Диана-Артемида толковалась как символ луны, тогда как Аполлон, брат Артемиды, — как символ солнца. Не означало ли это, что Диана-Елизавета должна сиять отраженным светом Петра-Аполлона — своего возлюбленного и, как она могла надеяться, будущего супруга? Так, благодаря зашифрованной в ней символике лепнина кабинета Дианы приобретает значимость не только памятника искусства, но и исторического документа.

На флюгере Японского павильона до сих пор читается дата «1753». Но ни тогда, ни позже, вплоть до Петрова дня 1762 года, работы, начавшиеся под руководством Растрелли в Ораниенбаумском дворце и вокруг него, не прерывались. Многое, выполненное в это время, несло на себе, как мы видели, отпечаток обстоятельств жизни, пожеланий и вкусов великого князя. И все же ни игнорировать, ни преуменьшать, ни, наоборот, преувеличивать этого не надо. При всем гении Растрелли возможности как строителей, так и заказчика были в значительной мере предопределены, ограничены самим фактом предшествующего существования дворца. Новое строительство в Ораниенбауме развернулось начиная с 1746 года [70, с. 464]. И оно заслуживает того, чтобы остановиться на нем, пусть в общих чертах, в поисках ответа на вопросы: какова была личность Петра Федоровича, каков был круг его интересов и пристрастий в повседневной жизни? Ибо зачастую то, что условно следовало бы назвать бытовым интерьером любого человека, говорит о нем несравненно больше, раскрывает нюансы его души точнее и полнее, нежели его собственные заявления и действия, а тем более свидетельства современников, не обязательно объективные и не всегда справедливые.

Сознавал ли сам Петр Федорович, что многим его поступкам присущи были некие символические подтексты? Просматриваются они и в сооружении двух небольших потешных крепостей. Одна из них носила название Екатеринбург, другая — имя Святого Петра. Первая появилась на южной стороне Ораниенбаумского дворца, неподалеку от ворот Парадного двора, за Утиным прудом, — на лугу. Вторая — на возвышенности, огибаемой по глубокому оврагу речкой Каростой. А запруженная чуть ниже по течению еще во времена Меншикова, она образует Нижний пруд, как бы разделяющий водной преградой обе крепости. Впрочем, как сказано, — потешные. Потешным был и пруд, на котором разыгрывались морские батальные сцены. В них участвовали 12-пушечный корабль «Ораниенбаум», фрегат «Святой Андрей», галеры «Святая Екатерина» и «Елизавета». Сфера их деятельности ограничивалась Нижним прудом: выйти в Финский залив они, разумеется, никак не могли.

Не забудем, однако, что обе крепости разделяло не только потешное море, но и время: Екатеринбург был сооружен в 1746 году, а крепость Святого Петра — спустя десять лет, в 1756-м. Екатеринбург, по данным С. Б. Горбатенко и В. А. Коренцвита, представлял собой небольшое крепостное укрепление с земляными валами, частоколом, четырьмя бастионами и тремя подъемными мостами над окружавшим крепость рвом. Внутри находились здания коменданта и двух караулен — для офицеров и матросов (это происходило еще до прибытия гольштейнского отряда). Крепость Святого Петра во многом повторяла облик Екатеринбурга. Ее строительством занимался уже известный нам Гофман, для чего ораниенбаумская контора 23 мая 1756 года заключила с ямщиком Новогорецкого уезда, Сампсоном Бобылевым, договор — соорудить согласно чертежу «своими работными людьми и инструментами» в долине Фриденталь крепость «о пяти бастионах». Земляные работы подрядчик выполнил в короткий срок — за два с половиной месяца. В крепость вели главные въездные каменные ворота, сохранившиеся до сих пор. На установленном наверху ворот металлическом флажке выбита дата: «1757». Предполагается (С. Б. Горбатенко), что Екатеринбург и, возможно, крепость Святого Петра строились по плану, составленному самим Петром Федоровичем. Это вполне вероятно, если вспомнить, что он с юных лет увлекался фортификационным делом.

Между тем во взаимоотношениях его с Екатериной с 1746 по 1756 год произошли огромные изменения: от попреков жены в невнимании и неверности до открытого бравирования любовными победами. И эти изменения нашли предметное закрепление. Ведь первая крепость, Екатеринбург, была построена, когда о второй крепости и речи не было. И названа была она Петром Федоровичем, тогда восемнадцатилетним, в честь своей жены. Это потом, десятилетием позже, во время военных игр и учений Екатеринбург становится условным противником, над которым гарнизон второй крепости одерживал «победы». И тем вольно или невольно высвечивался трагический смысл двухполюсного сосуществования великокняжеской четы. История обеих крепостей может восприниматься одной из иллюстраций признания самой Екатерины. По ее словам, даже и в конце 1750-х годов великий князь «еще имел ко мне невольное доверие, которое необъяснимым образом почти всегда сохранялось в нем, хотя он сам не замечал и не подозревал того» [86, с. 138]. Читая это, по-видимому вполне искреннее, признание, поражаешься то ли ханжеству, то ли нравственной глухоте будущей самодержицы, считавшей «невольное доверие» к ней мужа «необъяснимым». На самом деле здесь проявлялась отмечавшаяся нами противоречивость чувств Петра Федоровича, в конце концов его и погубивших: любви, рождавшей ненависть в душе отторгнутого мужа, и веры в возможное примирение, питавшей растущее недоверие. Баланс того и другого был хрупок, неустойчив. И дальнейшая судьба потешных сооружений в долине Фриденталь, что у речки Кароста, показала, в какую сторону он постепенно склонялся.