Петр II - [59]

В депеше, отправленной в Мадрид 19 декабря 1729 года, испанский посол писал, что царь «со дня обручения видел ее (невесту. — Н. П.) только еще один раз, а когда он с нею, он весьма скуп на изъявление к ней знаков внимания. Это показывает, что брак совершается не по любви, а по насилию, просто потому, что царь не имел достаточно силы воли воспротивиться постоянным преследованиям Долгоруких».[154]

С этим утверждением испанского посла трудно полностью согласиться. Достаточно сравнить обстоятельства заключения брачного союза с Марией Меншиковой и Екатериной Долгорукой, чтобы убедиться в том, что дело не в наличии или отсутствии силы воли императора — и тогда и теперь Петр II еще не был самостоятелен в своих действиях и являлся марионеткой в руках взрослых. Когда свергали Меншикова, император опирался на советы сестры, мощную поддержку поднаторевшего в интригах Остермана и Верховного тайного совета. В конце 1729 года ситуация у подножия трона существенно изменилась. Сестры Натальи Алексеевны не было в живых, закулисных дел мастер Остерман не пользовался прежним влиянием на императора и по привычке сторонился участия в рискованных затеях, в Верховном тайном совете верховодили Долгорукие. Короче, Петр пребывал в одиночестве, в его распоряжении не было сил, на которые он мог опереться, чтобы противиться Долгоруким. Правда, оппозиция Долгоруким существовала, в обществе их ненавидели, но ропот против них носил неорганизованный характер и поэтому не представлял серьезной угрозы для князя Алексея Григорьевича и других членов его семейства.

Свадьба была назначена на воскресенье 23 января. Однако Долгоруких, как и Меншикова, постигла неудача. Но если летом 1727 года болезнь свалила нареченного тестя императора, из-за чего и расстроилась свадьба, то теперь накануне свадьбы заболел сам Петр.

Царь частенько подвергался простудным заболеваниям, и, как считали, виной тому был беспорядочный образ жизни отрока. Так, серьезный недуг постиг его в августе 1729 года. «Опасались за его жизнь, — свидетельствовал Манштейн, — так как горячка, в которую он впал, была очень сильна. Однако на этот раз он избежал смерти. Недруги любимца (Ивана Долгорукого. — Н. П.) тотчас же отнесли на его ответственность эту болезнь, уверяя императора, что его заставляют делать слишком много движений и от недостатка в отдыхе силы его слабеют, оттого, если он не переменит своего образа жизни, здоровье его окончательно расстроится».[155]

На этот раз болезнь императора оказалась более серьезной. 22 января вечером, накануне намеченного бракосочетания, царь отправился к невесте. Однако уже в покоях княжны он внезапно почувствовал сильную головную боль и боль в пояснице и вынужден был покинуть невесту. В связи с недомоганием свадьбу перенесли на неделю.

На следующий день врачи обнаружили небольшую сыпь на ступнях ног, что дало им основание установить диагноз — Петр заболел оспой. 24 января состояние больного ухудшилось, высокая температура вызвала сильное головокружение. На следующий день больному стало легче, на груди выступила сыпь, и он впервые спал в течение 12 часов подряд, чего ему ранее не удавалось. Появились надежды на выздоровление. Однако они не оправдались — царю стало хуже.

Маньян получил сведения «из хорошего источника, что первая мысль у отца невесты была уговорить царя обвенчаться больным в постели, чтобы, будучи таким путем провозглашена и признана царицей, Долгорукова имела право захватить себе правительственную власть как царица в случае смерти своего супруга».

Алексей Григорьевич отправил гонцов к своим родственникам, чтобы те съезжались в Головинский дворец, где он проживал, для обсуждения сложившейся кризисной ситуации и определения плана действий. На семейном совете присутствовали князь Василий Владимирович, гостивший у княгини Вяземской в ее подмосковном имении и специально приехавший в Москву, и его брат Михаил. Другую, более многочисленную группу клана Долгоруких составляли князь Алексей Григорьевич, два его брата Иван и Сергей, сын Алексея Иван, а также Василий Лукич Долгорукий.

— Император болен, — заявил Алексей Григорьевич съехавшимся родственникам, — и худа надежда, чтоб жив был, надобно выбирать наследника.

Князь Василий Лукич спросил: «Кого вы в наследники выбирать думаете?»

Алексей Долгорукий многозначительно поднял руку вверх и, указав пальцем, произнес:

— Вот она!

Наверху жила невеста царя Екатерина.

Князь Сергей Григорьевич подал мысль о составлении завещания, причем выразил ее в форме вопроса:

— Нельзя ли написать духовную, будто его императорское величество учинил ее наследницей?

Предложение встретило решительное возражение фельдмаршала Василия Владимировича:

— Неслыханное дело вы затеваете, чтоб обрученной невесте быть российского престола наследницей! Кто захочет ей подданным быть? Не только посторонние, но и я, и прочие нашей фамилии — никто в подданстве у ней быть не захочет. Княжна Екатерина с государем не венчалась.

Князь Алексей возразил:

— Хоть не венчалась, но обручалась.

Однако этот аргумент не убедил фельдмаршала.

— Венчание иное, а обручение иное, — заметил он и добавил: — Да если бы она за государем и в супружестве была, то и тогда бы во учинении ее наследницей не без сомнения было.