Петька - [7]
— Ксения, опять погреб открытым оставила! — услышал вдруг Петька, и в погребе стало сразу темно.
Это было так неожиданно, что Петька не сообразил подать голос, пока дядькины сапоги не простучали по крыльцу, а когда закричал, это уже не имело смысла. Вообще говоря, большой беды не было: поддать крышку снизу — она и откроется. Но Петька боялся темноты, а тут ещё незнакомый погреб, и он заторопился к выходу.
В темноте ходить по картошке было совсем невозможно, и Петька тут же шлёпнулся на круглые, удивительно твёрдые клубни. Картофелины с тихим шуршанием покатились в стороны. «Может быть, мыши? — подумал Петька. — Или…» Это «или» нельзя было даже додумывать, потому что волосы и так уже зашевелились на голове, и он в панике кинулся на четвереньках к лесенке. Ухватившись за прохладное сыроватое дерево ступеньки, Петька неожиданно ощутил, что все его страхи исчезли. Он спокойно мог теперь думать и про скелет в углу, и про огромных диких крыс, и про того, который непонятно какой и неизвестно чего хочет и от этого он самый страшный. Теперь они все были только смешными, и было чуть-чуть стыдно, что так испугался. Петька даже тихонько засмеялся. И тут опять появился запах колбасы.
«Надо же, вкуснота какая, — подумал Петька и проглотил набежавшую слюну. — В Москве такой нет. А если тётка не даст попробовать? Она папина сестра, его воспитала, а папа не любит, когда я кусочничаю. Вполне может не дать. Вдруг она на зиму припасена? Что же делать? А что, если… — И Петька даже зажмурился, настолько хороша была идея. — Надо притвориться, что я не смог открыть крышку погреба. Скажу, что пробовал, а когда не получилось, решил, что заперта. Спросят, почему не кричал, скажу, что кричал, а не услышали, потому что у меня голос тихий. Вот и получилось, что я оказался как будто в пещере и должен был бороться за свою жизнь, чтобы не умереть с голоду. И не придерёшься!» — И Петька полез через картошку обратно к колбасе.
Найти колбасу в полной темноте оказалось вовсе не просто. Казалось, колбасный дух идёт отовсюду. Под руки попадались только банки, а свёртков как будто и не было. «Надо приоткрыть крышку, — решил Петька, — всё равно в доме никого нет, а то тётка откликнулась бы, когда дядька сказал ей про открытый погреб. Станет светлее, найду колбасу и снова прикрою крышку». А колбаса всё пахла и заставляла действовать.
Добравшись до лестницы, Петька пошарил вокруг и подобрал крупную твёрдую картофелину, подложить под крышку, чтобы осталась щель. Ему показалось, что в дом кто-то вошёл.
Над погребом звякнуло. «Петя?» — услышал он негромкий тёткин голос и притаился. Раздался скрип половиц: тётка пошла из кухни. Петька подождал немного и толкнул крышку погреба. Она показалась ему отчего-то уж очень тяжёлой. Появилась щель, но картофелина пока ещё не влезала. Петька опустил крышку, встал поудобнее, набрал воздуху в грудь и упёрся как следует. Крышка стала медленно отходить и вдруг со звоном отскочила, и на Петьку обрушился холодный водопад. «Ая-а-а-й!» — взвыл Петька и рухнул с лестницы на картофельную кучу. А с краёв люка на него лилась и лилась вода.
Когда тётя Ксения, прибежавшая на грохот и крик, вытащила его из погреба, он увидел опрокинутые вёдра, большую лужу на полу и всё понял: тётка принесла воды и, на Петькино несчастье, поставила вёдра на край крышки погреба. А он-то тужился, чтобы их опрокинуть! Петька всхлипнул. «Если и дальше так пойдёт, — подумалось ему, — лучше уезжать домой. С такой фамилией, да ещё у тётки в гостях — хорошего не жди!»
Мокрая рубашка противно холодила тело. Петька глянул на неё и совсем расстроился. Она была вся в бурых пятнах и потёках. Штаны были не лучше. А когда Петька увидел в зеркале над умывальником своё лицо — грязное, толстое и несчастное, — он заревел в голос.
Испуганная тётка осматривала и ощупывала его. Прибежал откуда-то дядька и тоже стал спрашивать, где болит.
— Нигде, — икнул Петька.
— Так чего же ты ревёшь?
— Не знаю.
— Как ты туда попал?
— Полез посмотреть, а ты захлопнул крышку…
Дядька поглядел на открытый погреб, на опрокинутые вёдра, грязного Петьку и всё понял. А когда понял — сел на табуретку и захохотал так, что часы на стене жалобно зазвенели. Тётя Ксения сначала удивлённо смотрела на него, потом быстро отвернулась от Петьки и стала зачем-то переставлять кастрюльки на кухонном столе. Не было никаких сомнений, что она тоже смеётся. И это вместо того чтобы его пожалеть, поскорей уложить в постель, вызвать врача, напоить горячим молоком с малиновым вареньем и спросить, что купить ему в «Детском мире» (хотя «Детского мира» здесь, наверное, нет…). Какие чёрствые, бездушные люди. И это его, Петькины, дядя и тётя! От злости у Петьки даже высохли слёзы.
— Смеётесь, — завопил он, — а ребёнок чуть не погиб! И промок весь! Вот простужусь сейчас, тогда узнаете!
Дядька сразу стал серьёзным.
— Извини, брат, — сказал он, — но ведь всё-таки смешно. Сам подумай. Ксеня, — повернулся он к тётке, — принеси большое полотенце, а я воды из колодца достану.
Когда дядька и тётка вышли из кухни, Петька задумался: «Выдумал тоже — смешно. Совсем не смешно, потому что я ещё маленький. Не очень, конечно, маленький, но пока не большой. Вот Лёшка Соломатин — тот очень здоровый. Больше всех в классе. Если бы он свалился, как я, было бы смешно. А ещё смешнее, если бы Митька Волков. Или вежливый этот, крыса очкастая. То-то завизжал бы, руками замахал. А очки бы с него свалились…» — И Петька засмеялся. Когда тётка вошла в кухню с полотенцем, он для порядка всхлипнул ещё два раза и пошёл во двор умываться.
