Петька из вдовьего дома - [12]

У него нет зла на лихачей и через несколько дней, когда он совсем уже оправился от удара.

После крещения Андрей Михайлович запил. Пил целых две недели, потом слег и уж больше не вставал до самой смерти. Умер он от паралича сердца[23]. Перед смертью позвал Петьку и, не глядя на сына, строго наказывал ему не пить водки, от которой погибал теперь сам.

На похоронах отца Петька не плакал. Зато у Анны Кирилловны лицо распухло от слез, и она без конца причитала:

— Миленький, Андрюшенька! Как я без тебя жить-то буду?

Петька жалел мать, но в ее горе чувствовал какую-то еле уловимую фальшь[24], и невольно в нем вырастало к ней неприязненное чувство. «Только себя жалеет! — думал Петька враждебно. — Наверное, тятю-то ей не жалко! А его черви будут грызть, в могиле будет темно и холодно, нальется вода…»

При мысли об этом Петьке становилось жутко. «И зачем это люди покойников мучают? — думал он. — Небось, сами-то оденутся потеплее! Им тепло и сухо, а покойник мерзни. Вот он и злится, вылезает из могилы и пьет кровь маленьких детей, чтобы согреться».

Но странное дело! Петька, так трепетавший при одном слове покойник, почему-то не боялся мертвого отца. «Кто-кто, а уж тятя-то не станет безобразничать! — думал Петька с привычной гордостью. — Он сильный, он все стерпит…» — и серьезно прикидывал, как долго придется терпеть мертвому отцу, пока черви не съедят его большое тело.

Хозяин завода пожертвовал на похороны Андрея Михайловича полтораста рублей. Часть этих денег мать заплатила доктору за лечение, остальные истратили на поминки.

Народу собралось много. Ели, пили, разговаривали, смеялись даже.

Специально для похорон были куплены громадные горшки и нанята повариха. Петька никогда еще не видал столько всевозможных кушаний. Тут и лапша, и жареная телятина, и пироги, и кулебяки, и кисели, и кутья, и вино… вино, вино! «Черти, а не люди! — враждебно думал Петька. — А еще живые! Тут тятька умер, а они жрут, смеются…» Он с отвращением смотрел на гостей, и в его сердце шевелилась злоба.

Все разошлись, а семья осталась без гроша денег.

ГЛАВА VI

рассказывает о сиротской жизни Петьки и его героических попытках улучшить свой характер

Мать пошла в заводскую контору и слезно просила хозяина не оставлять сирот без хлеба. Хозяин смилостивился и за двадцатисемилетнюю работу Андрея Михайловича назначил многодетной вдове пособие — пять рублей в месяц. Хотя и маленькая это была помощь, но мать и за нее отвесила низкий поклон.

Горе сковало семью. В доме стало непривычно тихо — разговаривали и то вполголоса. Больше всех горевал старый дед. Плакал он почти беззвучно, и только его любимец Петька мог разобрать причитания:

— Антрюшка! Зачем помре? Мне надо помре… Я старичка!..

Теперь деду пришлось вернуться домой, к жене, и на старости лет снова заняться сапожным ремеслом, снова мучиться от своих болезней, которые усилились от непосильного труда и грубой пищи. Старик просил молока, белого хлеба, но Елизавета Андреевна только отмахивалась от него:

— Отец у нас барин! Не может кушать черного хлеба!

Семья Заломовых уменьшилась на два человека, но осталось семь ртов[25], а скоро у Анны Кирилловны должен был родиться еще один ребенок[26]. Из флигеля пришлось перейти на маленькую квартиру. Нужно было кормиться, одеваться, нужны были дрова, нужны были тетради, карандаши и перья для учившейся Оли.

Жизнь наступила тяжелая. Оле пришлось бросить школу. К счастью, старшие — Лиза и Саша — уже прошли все три класса церковноприходской школы и на очереди был пока один Петька.

Анна Кирилловна, едва оправившись от потери, занялась шитьем, стоившим очень дешево. Дочери тоже работали как могли — стирали по найму, носили воду, шили. Но что они могли заработать? Себе на хлеб… Нужда подступала все ближе.

Старшая дочь Лиза, которой уже было 15 лет, поступила к полицейскому приставу белошвейкой. Но через полтора месяца сбежала от любовных приставаний хозяина. Его жена наняла было в кухарки рябую и кривую девку, но та забеременела от барина, и Анна Кирилловна за вознаграждение в три рубля отвезла «дворянское дитя» в Московский воспитательный дом. И долго после этого не решалась отпускать дочерей в люди. Говорила: «Уж лучше им голодать дома, чем быть опозоренными на стороне».

Младшим в семье жилось все-таки сытнее: хлеб Анна Кирилловна делила на равные доли. На обед все получали по одинаковому кусочку хлеба, ели из общей глиняной чашки жидкую кашицу. Семь ложек мелькают в воздухе, и кашица быстро-быстро убывает. Чашка уже пуста, и все знают, что больше ждать нечего, но вылезать из-за стола не хочется, и все продолжают молча сидеть. Мать, скорбно вздыхая, встает первая.

Петька торопливо крестится на икону, бежит на улицу. Он легко переносит недоедание. Когда ему особенно хочется есть, он потихоньку от матери собирает на помойках заплесневелые корки, моет их в кадке с дождевой водой и съедает. Дома Петька соскребает со стенок горшка присохшую кашу, а бегая по оврагам, выискивает съедобные, по понятиям уличных мальчишек, растения: дикую редьку, щавель, лук. Любит Петька лакомиться и цветами пунцового клевера, который в изобилии растет по откосу набережной.