Петербургское действо. Том 2 - [41]
– Отстань! А молиться хочешь, так и меня помяни, а я спать хочу, – промычал тот в ответ.
– Ну, матросы, за весла! – скомандовал Талызин. – Мы еще с полверсты двинем в море, а там назад.
И лодка снова понеслась по гладкой, незыблемой поверхности. Только весла, всплескивая воду, нарушали общий сон и затишье, и будто серебром посыпало по бокам лодки, да серебристый след вился за ней, как хвост, и, расходясь в обе стороны, страшно разрастался, но все-таки пропадал и умирал в безбрежном и живом просторе.
Гребцы, налегая усердно на весла, молчали; всякий думал свою думу, сознавая, что ставит судьбу свою на карту…
Григорий Орлов тоже, скорчившись и согнувшись на носу лодки, думал свою думу. Он думал о том, как много перемен совершилось за последнее время. Он вспомнил двадцать четвертое апреля, которое теперь на всю жизнь останется у него запечатленным на сердце. Он почти не шутил, когда говорил старому Фошке, что закажет мраморную доску, вырежет на ней это число и будет поклоны класть.
«И для Фридриха это число важное! Трактат мирный его сочинения одобрен…»
Затем, думая о последних днях, мысль его поневоле сосредоточилась на Теплове. Человек этот, присоединившись к их кружку, по-видимому, должен был совершенно все круто видоизменить, и к лучшему.
«Это действительно заправила наш, – думал Григорий Орлов, – и действительно я клад нашел. Только одно мучит душу. Ну вдруг, не побоясь угрозы нашей, одумается он, оробеет, пойдет за прощением к государю и в доказательство раскаяния назовет всех по именам. И все дело пойдет прахом! И все мы будем… бог весть где!»
Долго думал об этом Орлов, припоминая малейшее слово, малейшее движение, даже оттенок голоса нового члена кружка, самого старшего, самого влиятельного…
Но вдруг среди тьмы зажглись огоньки и фонари улиц петербургских. Среди темной ночи каким-то зловещим, красным светом сверкнули эти огоньки. В аду, верно, этакой вот огонь неугасимый. Лодка, сильно покачиваясь на волнах, быстро двигается по узкой темной реке.
«Как Нева узка! – думает он. – А говорят, самая широкая на свете. Куда! Висла и та шире гораздо».
Лодка все двигалась и наконец с маху уперлась в берег.
Григорий вышел с братьями на берег, и в ту же минуту среди темноты несколько военных подходят к ним.
– Вы Орловы?
– Мы, – говорит Алексей.
– Вы арестованы.
– За что? – воскликнул тот.
– Там узнаете… Идите.
Не прошло нескольких мгновений, как все три брата и товарищи уже на гауптвахте. Они стоят перед зеленым столом, за которым сидят Нарышкин и Гудович, заменившие Тайную канцелярию.
Дело простое. Теплов всех выдал. Перед Гудовичем лежит длинный список, во главе которого стоят имена трех братьев Орловых.
В соседней комнате слышен гул и шум: туда свозят всех арестованных товарищей.
Григорий ясно слышал голос Шванвича, который божится и клянется всеми святыми, что он никогда у господ Орловых не бывал, что он их только бивал.
– Бывал! Бивал! – восклицает кто-то и хохочет весело.
И в каком-то круговороте Григорий с полуслов и намеков узнает от Гудовича, что государыня арестована на время в Смольном дворе. Не далее как завтра она будет отвезена в Шлиссельбург и заключена навеки.
Гудович и Нарышкин начинают подробный допрос братьев как главных участников. Григорий отвечает истину, но брат Алексей вдруг хватает его за руку.
– Гриш, нечего попусту языком болтать! – восклицает он. – Что тут сказывать, дело простое, они сами лучше нас все знают. Виноваты кругом, ну и руби головы! Дело такое, и святое и грешное, и правое и виноватое! Или пан, или пропал. Та же чехарда! Не сел на конь, стань конь! Я больше ни слова! Хоть пытай, хоть на дыбу тяни!
И через минуту Григорий уже в отдельной каморке, где стоит только одна кровать, даже без матраца. Окошко решетчатое. И в это окно проливается слабый свет не то от фонаря, не то от луны. И в этой каморке так же тихо, как в гробу. Только мышь в углу грызет гнилую доску. Да ведь и это, поди, в гробу бывает; ведь есть земляные мыши, которые прокладывают дорожку к зарытому покойнику.
«Я всех погубил! Я этого Искариота, хохлацкого наперсника, раздобыл. И всех перебрали. Никто даже не останется цел, чтобы ему, по крайней мере, горло перерезать. А она? Что она? Проклинает его!»
И под наплывом горя и отчаяния Григорий забыл о каморке. Кто-то взял его за руку.
– Что? – восклицает он, вздрогнув.
– Иди!
Он послушно встает и идет за каким-то преображенским солдатом. Солдат оборчивается, это – Квасов.
– Ты как в рядовые угодил?! – восклицает Григорий. – Ты ведь, леший, у нас не захотел быть. Так за что же тебя-то разжаловали?
Но Квасов не отвечает и только махнул рукой. Не зная сам, как и когда прошел он длинный коридор, спустился по какой-то страшно крутой, будто винтовой лестнице, – Григорий уже на улице. На дворе свежо, солнце еще не подымалось, и он чувствует, как озябла голова его без шапки. Бессознательно идет он за Квасовым, проходит крыльцо, какие-то ворота и сразу вступает в кучку телег.
И все тут! Да, все до единого! Ни одного не позабыл Теплов.
Гробовое молчание царит между ними, никто ни слова. Да и что тут говорить! Но одно только видит Григорий, чувствует, и болью отдается оно у него на сердце. Он видит на всех лицах, читает во всех взорах одно – укор!
Екатерининская эпоха привлекала и привлекает к себе внимание историков, романистов, художников. В ней особенно ярко и причудливо переплелись характерные черты восемнадцатого столетия – широкие государственные замыслы и фаворитизм, расцвет наук и искусств и придворные интриги. Это было время изуверств Салтычихи и подвигов Румянцева и Суворова, время буйной стихии Пугачёвщины…В том вошли произведения:Bс. H. Иванов – Императрица ФикеП. Н. Краснов – Екатерина ВеликаяЕ. А. Сапиас – Петровские дни.
1705 год от Р.Х. Молодой царь Петр ведет войну, одевает бояр в европейскую одежду, бреет бороды, казнит стрельцов, повышает налоги, оделяет своих ставленников русскими землями… А в многолюдной, торговой, азиатской Астрахани все еще идет седмь тысящ двести тринадцатый год от сотворения мира, здесь уживаются православные и мусульмане, местные и заезжие купцы, здесь торгуют, промышляют, сплетничают, интригуют, влюбляются. Но когда разносится слух, что московские власти запрещают на семь лет церковные свадьбы, а всех девиц православных повелевают отдать за немцев поганых, Астрахань подымает бунт — диковинный, свадебный бунт.
Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Книга знакомит с увлекательными произведениями из сокровищницы русской фантастической прозы XIX столетия.Таинственное, чудесное, романтическое начало присуще включенным в сборник повестям и рассказам А.Погорельского, О.Сомова, В.Одоевского, Н.Вагнера, А.Куприна и др. Высокий художественный уровень, занимательный сюжет, образный язык авторов привлекут внимание не только любителей фантастики, но и тех, кто интересуется историей отечественной литературы в самом широком плане.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 - 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В десятый том Собрания сочинений вошли стихотворения С. Цвейга, исторические миниатюры из цикла «Звездные часы человечества», ранее не публиковавшиеся на русском языке, статьи, очерки, эссе и роман «Кристина Хофленер».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В четвертый том вошли три очерка о великих эпических прозаиках Бальзаке, Диккенсе, Достоевском под названием «Три мастера» и критико-биографическое исследование «Бальзак».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В второй том вошли новеллы под названием «Незримая коллекция», легенды, исторические миниатюры «Роковые мгновения» и «Звездные часы человечества».
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
„А. В. Амфитеатров ярко талантлив, много на своем веку видел и между прочими достоинствами обладает одним превосходным и редким, как белый ворон среди черных, достоинством— великолепным русским языком, богатым, сочным, своеобычным, но в то же время без выверток и щегольства… Это настоящий писатель, отмеченный при рождении поцелуем Аполлона в уста". „Русское Слово" 20. XI. 1910. А. А. ИЗМАЙЛОВ. «Он и романист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы, нашей и мировой, — он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуёмный русский талант — характер, тратящийся порой без меры». И.С.ШМЕЛЁВ От составителя Произведения "Виктория Павловна" и "Дочь Виктории Павловны" упоминаются во всех библиографиях и биографиях А.В.Амфитеатрова, но после 1917 г.
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810) — русский литературный деятель, директор Петербургской АН (1783–1796), принадлежит к числу выдающихся личностей России второй половины XVIII в. Активно участвовала в государственном перевороте 1762 г., приведшем на престол Екатерину II, однако влияние ее в придворных кругах не было прочным. С 1769 г. Дашкова более 10 лет провела за границей, где встречалась с видными политическими деятелями, писателями и учеными — А. Смитом, Вольтером, Д. Дидро и др. По возвращении в Россию в 1783 г.
Павел Петрович Свиньин (1788–1839) был одним из самых разносторонних представителей своего времени: писатель, историк, художник, редактор и издатель журнала «Отечественные записки». Находясь на дипломатической работе, он побывал во многих странах мира, немало поездил и по России. Свиньин избрал уникальную роль художника-писателя: местности, где он путешествовал, описывал не только пером, но и зарисовывал, называя свои поездки «живописными путешествиями». Этнографические очерки Свиньина вышли после его смерти, под заглавием «Картины России и быт разноплеменных ее народов».
Во времена Ивана Грозного над Россией нависла гибельная опасность татарского вторжения. Крымский хан долго готовил большое нашествие, собирая союзников по всей Великой Степи. Русским полкам предстояло выйти навстречу врагу и встать насмерть, как во времена битвы на поле Куликовом.
Поздней осенью 1263 года князь Александр возвращается из поездки в Орду. На полпути к дому он чувствует странное недомогание, которое понемногу растёт. Александр начинает понимать, что, возможно, отравлен. Двое его верных друзей – старший дружинник Сава и крещённый в православную веру немецкий рыцарь Эрих – решают немедленно ехать в ставку ордынского хана Менгу-Тимура, чтобы выяснить, чем могли отравить Александра и есть ли противоядие.