— Нет, но знаю, что вполне комфортный паровой омнибус ходит регулярно между Лондоном и курортным городом Батом.
— Крестьянской общине беды от машин не будет, — заявил Чернышевский. — Она станет производительнее, богаче, у крестьянина появится, наконец, свободное время, которое он сможет употребить на развитие себя и своих детей.
— Прежде всего, у него появятся деньги, — возразил Лазарев, — которые он обязательно захочет вложить в выгодное дело — как это уже сделали многие зажиточные крестьяне, ставшие потом мелкими, а то и крупными купцами или промышленниками. Такова природа мелких собственников, которыми крестьяне и являются.
— А ведь Дмитрий Николаевич, наверно, прав, — задумчиво произнес Добролюбов. — Все наши надежды на социалистический характер русских крестьянских общин построены на зыбкой основе. Мы будем втолковывать им одно, а они задумают совсем другое…
Глава двадцатая, в которой в героя влюбляется дворянка
Вечерний концерт в ресторане гостиницы «Северной» был в разгаре, когда к нему присоединился припоздавший Лазарев. Мог бы и не присоединяться, так как вернувшийся Алексей успешно его заменял, но душа в связи с удачей в «Современнике» просилась наружу, а Митя уже привык делать это в песенной форме. Выступал он опять с масками из папье-маше (удалой гусар и томный поэт) и надел сначала «поэта», так как хотелось спеть недавно им переделанную песню «Ностальгия». Он пошептался с Шишкиным, оркестр заиграл проникновенное вступление, а Митя подошел к краю эстрады (без гитары), пробежал взглядом по рядам как всегда полного зала и начал:
— Ностальжи… Как эта ра-а-на
В сердце сладко ворохнется
Приходила ты нежданно
Уходя с восходом солнца
Очи черные… очи страстные…
Очи жгучие и прекрасные
Как любил я вас… как тонул я в вас…
Неужели мне не видать тех глаз!
Пережидая проигрыш, он вернулся к тому смутному виденью, что зацепил уголком глаза при взгляде на зрительный зал и вновь вгляделся в задний ряд: да вот же она, сидит на стуле и тянет шею, вглядываясь в него — точно, дочь Тучкова, Александра! Которая сунула ему украдкой записку в конце того затянувшегося обеда и в ней значилось: — «Я скоро приеду в Петербург, чтобы встретиться с Вами! Саша». Для чего? И что это там группка офицеров возле нее активничает?
Но проигрыш закончился:
— Лунный блик — посланник ночи
Мне опять печаль пророчит
Ворошу в камине камни
И свои воспоминанья
Я зову опять, я хочу обнять
Стан пленительный, упоительный
Вы сгубили меня, очи черные
Унесли навек мое счастие!
Переждав аплодисменты, Дмитрий Николаевич спрыгнул с эстрады в зал и пошел меж зрителей к той самой девушке. На подходе он увидел, что один из офицеров пытается взять ее за руку. Соседка Тучковой, дама лет под 40, сильно шлепнула веером по руке наглеца. Тот свирепо на нее посмотрел, но здесь уже и Митя подоспел. Он учтиво поклонился девушке и сказал:
— Благодарю Вас, Александра Павловна, что Вы откликнулись на мое приглашение. Прошу пройти со мной в первый ряд, там Вам будет удобнее.
— Я тоже Вас благодарю, мсье Персонн. Со мной моя кузина, Анна Алексеевна…
Лазарев тотчас крикнул стоящему позади зрителей метрдотелю:
— Арнольд! Организуй два кресла в первый ряд!
И подав дамам обе руки, стал пробираться с ними назад, к эстраде.
После концерта Лазарев подошел к неожиданным гостьям, переждал восторженные фразы и предложил угостить их ужином в кабинете. Они мило порозовели («Пожалуй, меньше этой кузине, лет 35»), но противиться не стали. В кабинете маску он снял, извинился за свое фиглярство («Но с ними иначе нельзя, замучают преследованиями!») и стал диктовать официанту (консультируясь с дамами), что принести из вин и закусок. А потом откровенничал, подливал — они, впрочем, ограничились двумя бокалами «Дом Периньон» — и ждал ответной откровенности. Дождался и озадачился…
— Мне всегда казалось, — говорила чуть опьяневшая Саша, — что в мире есть какая-то другая жизнь, не похожая на нашу. И я все ждала ее проявлений, ждала, отказывала женихам и снова ждала. Не просто сидела, конечно, а ходила активно в театры, на вернисажи, в литературные салоны, даже в гости к малознакомым людям, которые показались мне чем-то необычными. Но все это было не то, не то… И вдруг в Москве появились Вы! С вашими феерическими романсами, с вашей неслыханной музыкой и проникающими в душу словами! Как я была счастлива, что не обманулась в своих ожиданиях, что есть тот мир и Вы, конечно же, пришли к нам оттуда! А потом я узнала, что Вы родом из Америки!! Неужели там жизнь так прекрасна? И эти песни родились в американских пейзажах? Но в них же об Америке нет ни слова, все только наше, русское и тоже, оказывается, прекрасное… Кто Вы, господин Лазарев?
Дмитрий Сергеевич пристально посмотрел в глаза Александре («Классическая тургеневская девушка, они были все же на свете, а не выдуманы Иваном Сергеевичем»), ощутил на миг сожаление, что не было у него «там» рядом такой рвущейся к подлинному счастью души и стал осторожно подбирать нужные слова:
— Я пробыл в Вашем доме один вечер, но успел понять, с каким достойным человеком в лице Павла Алексеевича меня свела судьба. Ему под стать Ваша матушка, Елизавета Ивановна. А теперь Вы доказали мне, что являетесь прекрасным продолжением своих родителей…
