Петербургские хроники - [30]

В «Литературной России» вышла моя миниатюра «Смерть негодяя».

Публикации подбадривают причастностью к некоему процессу. Да, пишу, печатаюсь. А с чем печатаешься-то? По-простому говоря, не миниатюра, а юмореска! Терпеть не могу это слово.

Нахожусь в растерянности: писать надо, но не хочется. Нет подъема, не захлебываюсь эмоциями, мысленно оглядывая возможный сюжет.

Надо писать как-то иначе. Нельзя на электрогитаре играть фуги Баха.

13 июля 1985 г., суббота. Гатчина, гараж.

— Папа, знаешь, сколько микроб может за час пройти? — спросил Максим, натирая мне спину в бане.

— Сколько?

— Один сантиметр. Мне Павлик сказал.

Смастерил ему качели на ветке старого финского дуба. Взлезая на дуб, обнаружил, что делаю это машинально: извивы ствола и ветки остались в моей памяти с детских лет. Некоторые нижние ветки, правда, высохли, их спилили, но оставшиеся корни торчали из ствола. И памятливые руки угадывали их сами.

На старом финском дубе вырос я — теперь растет мой сын Максим.

Неплохо сказано, сизый нос!

Подошел к зеркалу и посмотрел на свой нос: длинный, подпухший, но не сизый. А с чего ему быть сизым, если не пью давно.

Был у Б. Стругацкого — визировал интервью. На столе у фантаста лежала Библия и стоял странный телевизор — с неподвижными формулами на экране и подведенной к нему клавиатурой. Что это такое, не понял, но спросить постеснялся. У фантастов свои причуды.

Был в «Авроре». Видел верстку «Записок книгонелюба. Вместо фельетона». Сильно сократили, оставив 17 страниц. Особенно огорчила замена смачного глагола «чавкать» на «есть» — потерялся смысл и смак фразы. Скандалить не стал, хотя очень хотелось. Убрали в конце «теперь он коллекционирует ломы, говорят это модно». Главному редактору почудился в этой фразе намек на некие готовящиеся разрушения устоев общества: «Почему ломы? Мы что, призываем крушить фундаменты? Нехороший намек». Я тут же предложил заменить ломы керогазами. Согласились.

«Опыты» Монтеня и «Мысли» Паскаля — прочитать!

30 августа 1985 г. Зеленогорск.

Купил в киоске 8-й номер «Авроры» с моими «Записками книгонелюба». Ольга обрадовалась больше моего. Для нее это прорыв, вещь, которую можно предъявить и показать: вот, мой муж печатается в журналах, его признают. А я перегорел…

Уволился из гатчинского гаража, устроился в Зеленогорск, в Автотранспортное предприятие № 120.

Хотел забрать Дамку с собой, но Ольга отговорила. Она, в принципе, не против собаки, но кто будет с ней гулять, когда я на работе? Надо же Макса отвести в детский сад. Дамка, словно предчувствуя расставание, не отходила от меня ни на шаг, клала голову на колено, смотрела тревожно.

Я покормил ее напоследок, расчесал шерсть гребешком, выгулял по рощице, обещал приезжать. Эх, Дамка, Дамка, милая моему сердцу пёска. Хорошо мы с тобой дежурили.

Столько разных людей видел в гараже — хороших, интересных, разных, а тосковать, чувствую, буду только по собаке…

Ездил оформляться в Сестрорецк и заходил на кладбище к М. М. Зощенко. Могила у самой ограды, но далековато от входа. Прошел дождь, еще капало с сосен, и в воздухе стояла испарина. Коренастые сосны, холмы. Белый мрамор обелиска, цветы. Я робко отворил калитку, словно боялся, что меня спросят: «А ты, кто такой?», присел на мокрую лавочку, подстелив газету. Закурил, но тут же вспомнил, что на кладбище нельзя, и загасил сигарету. Рядом, в низинке, блестели рельсы железной дороги и провисали провода над ними. На проводах сидели вороны. Люблю Зощенко — особенно «Голубую книгу».

4 сентября 1985 г. Зеленогорск.

Вышел на дежурство в новый гараж. Работа та же, но ближе ездить. А летом от дачи десять минут пешком. Встретил знакомых. С одним в детстве играл в футбол, с другим удил на пирсе рыбу, с третьим дрался в парке на танцах. Некоторые мужики признали меня сами: «О, а где твой брат Юрка сейчас? Мы с ним за сборную Зеленогорска в футбол играли». Вспомнили и Володю. Было приятно.

Сторож Герасим Михайлович дал мне потрогать запястье с осколками разрывной пули под кожей. Металлические горошины перекатывались. Вторая разрывная пуля попала ему чуть ниже горла и осыпала верхушки легких стальным дождем.

Из «Поучений Владимира Мономаха», двенадцатый век: «Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили и на что им одежды? Только и есть у них, что сделали душе своей». Это я купил книгу «Древнерусская литература», пособие для студентов филологических институтов.

Борис Стругацкий вернул мне рассказ «Летающий водопроводчик». Написал теплые слова, рассказ назвал добротным и смешным, его можно предлагать в печать. «Но я жду от Дмитрия Каралиса большего…»

Я и сам жду от себя большего и всё никак не дождусь.

Недавно я попытался выступить на семинаре «по-умному». Стругацкий сказал: «Дима, не умничайте! Говорите, как думаете! Я всегда ценил вашу искренность!»

27 октября 1985 г., воскресенье. Зеленогорск, гараж.

Зеленогорский гараж чище и культурнее, чем гатчинский. Народ деликатней. Общее — шоферские пьянки.

Герасим Михайлович поддал по случаю воскресенья, прилег на диванчик и задремал. Сопит, похрапывает. Сегодня он рассказывал о пленных немцах. Генералитет и офицерство кормили в нашем плену по особым нормам, установленным Красным крестом: булка, масло, мясо, яйца. Страна голодала в конце сороковых годов, а пленных содержали, как положено.