Петербургские хроники - [28]

Церковь в Зеленогорске отреставрирована снаружи. И плывет высокой белой колокольней, золотыми крестами и медными фиолетовыми куполами в голубом небе. Красиво.

Двадцать лет назад в церкви были склады, и на школьных каникулах я подрабатывал там ночью — разгружал булку и хлеб. На месте снесенного купола колокольни виднелась деревянная будочка и росла кривая березка. Рассказывали, что во время войны в этой будке сидел финн с пулеметом, прикованный цепью.

Сегодня Ваня Булдаков рассказывал, как надо ставить петли на зайца. Ниточка от стального троса отжигается паяльной лампой, затем кипятится вместе с хвоей и ставится петлей-удавкой на тропе; конец привязывается к дереву. Диаметр петли около 20 см. Капкан также кипятится в ведре с еловой лапой, а затем чистыми рукавицами кладется в рюкзак.

Булдаков — румяный деревенский парень в черном тулупе, крепыш с курчавой бородкой. Я понимаю: охота — мужское занятие. Азарт, инстинкт, чисто мужское занятие. Но раненый заяц кричит, как грудной ребенок, только пронзительнее и обреченнее. Верещит. И зачем тогда ставить на него петлю-удавку или капкан? Что с ним потом делать? Есть?..

На семинаре Б. Стругацкого заслушивали творческий отчет Андрея Измайлова. Измайлов прочитал рассказ, который мне не понравился. Но моего мнения никто не спрашивал — я всего лишь кандидат в действительные члены.

Рассказ раздолбала пожилая критикесса. Она сказала, что Измайлов принижает рабочий класс, холодно-созерцательно копается в помойках, и вообще, чуть ли не враг народа.

Измайлов, в свою очередь, сказал, что хорошо знает рабочих, т. к. три года работал в заводских многотиражках.

Критикесса сказала, что тоже знает, о чем говорят в народе, т. к. прогуливает ежедневно собачку, проходит мимо пивного ларька и слышит беседы. Да, бывают крепкие выражения, встречаются и среди рабочих опустившиеся личности, но не надо обобщать, принижать и заниматься критиканством, ерничаньем и т. д.

Такой у них вышел разговор.

Потом выступил Борис Стругацкий. Рассказ Измайлова никого не принижает, сказал он. Люди в его рассказе — отличные парни, и он пошел бы с ними в разведку. Почему-то принято считать, что если герои говорят грубоватым языком и не слушают Моцарта, то они несчастны. Они по-своему счастливы, работают, имеют семьи, и в этом — жизнь.

После семинара все спустились в трюм. Герой дня купил двести пятьдесят коньяка на всех, и кто-то вытащил из портфеля бутылку коричневой настойки.

Мы с Жильцовым как кандидаты сидели в сторонке и пили «Полюстрово». Нас никто не угощал, да мы и не хотели: у меня режим, у Жильцова язва желудка.

Мне показалось, что фантасты чересчур умненькие, и писательство для них, скорее, хобби, чем дело всей жизни. Работают в НИИ, КБ, есть кандидаты наук…

30 января 1985 г. Гатчина.

На большом листе миллиметровки сделал схему «Записок шута». Есть 60 стр. м. п. текста: экспозиция, завязка, перипетии, и вот — подбираюсь к кульминации. Очень долго. Но не вижу путей сокращения. Может, и не надо? Может, это будет роман? И недоволен стилем: много коротких предложений, которые хороши в рассказе, но не годятся для повести, а тем более романа.

Рассказ «Этажи» понравился Самуилу Лурье, он отдал его с хорошей сопроводиловкой Конст. Ив. Курбатову, зав. отделом прозы «Невы». Я читал ее. Там написано, что я пишу легко, занимательно и правдиво. Но Курбатов рассказ забраковал. Сказал по телефону, что в нем есть литературные слабости и он вторичен. Я намерен зайти в журнал и выяснить для себя, чем именно он слаб? По отношению к чему вторичен?

В «Неве» № 12 вышел мой очерк «Бензин из-под земли». Сильно урезанный, но динамичный. Я там представлен как Д. Каралис, автомеханик. Что соответствует моему общественному положению. На сегодняшний день.

3 февраля 1985 г., воскресенье. Дежурю в гараже.

На днях разговаривал с Курбатовым. Он вернул мне рассказ без особых комментариев, посоветовал сделать конец ударным и приносить снова.

Сегодня обсуждали статью в газете «Труд» об НЛО. Сейчас только и разговоров об этой статье.

Мы собрались в будке механиков на главной площадке. Мы — это Володя Подпальный, Володя Лебедкин, шофер с дежурного автобуса, восьмидесятилетний сторож Данила Фомич и я. Фомич больше слушал, моргая сонными глазами, чем говорил.

Подпальный сказал, что читал машинописные конспекты доцента Ажажи, и там чего только про НЛО не написано!

Я тоже читал те конспекты.

— А чего там написано-то? — осторожно поинтересовался Лебедкин.

Подпальный стал рассказывать, привирая для смака. Я не мешал.

Лебедкин жадно курил и слушал. Фомич перестал сопеть носом и приоткрыл рот. Смотрел растерянно. Подпальный размахивал руками, изображая то полет НЛО, то реакцию очевидцев на мгновенно заглохшие двигатели машин, стоявших у переезда.

— Ни хрена себе! — крякал Лебедкин.

— Мабуть, шаровая молния? — подсказывал Фомич.

— Какая, на хрен, шаровая молния! — убежденно смотрел на Фомича Подпальный. — Такая хреновина пролетела, размером с дом. Разве бывает шаровая молния с дом, Фомич?

— Молния такая не бывает, — поддакивал Лебедкин. — Это что-то другое… И все движки заглохли?