Петербургские хроники - [2]

При чтении «Дневников» Дмитрия Каралиса у меня возникало странное чувство: я жил в ту эпоху, но многое забыл. Вдруг моя память, выталкивающая до девяноста процентов событий, начинает цепляться за малейшую деталь, какую-нибудь двухкопеечную монету, опущенную в телефон-автомат, и передо мною распахивается окно, панорама той жизни. «Как я мог забыть?» — замираю я. Происходит наложение моей памяти на воспоминания другого человека, и возникает вполне объемная, расширенная картина ушедшего. Ведь события двадцатилетней давности — это уже история. Особенно интересный эффект возникает, когда одни и те же события видятся людьми разных поколений.

Автор «Дневников» — в те годы уже печатающийся в газетах, но мечтающий о большем — о литературе. Он учится писать прозу, постигает премудрости литературного мастерства, прорывается сквозь пустоту и темноту своего незнания, занимается литературной учебой, доходит до всего сам — об этом в дневнике написано емко и честно. Он пишет, но написанное чаще всего вызывает у него недовольство. «Закончил рассказ. Прочитал и огорчился — что я сказал? Ничего…» И эта черта автора — быть недовольным собой, своим творчеством, мне чрезвычайно симпатична. Творчество — особый, сквозной сюжет всего повествования.

Параллельно идет история страны. Вот наступает 1984-й год. Никто не предчувствует колоссальных изменений. Кончается эпоха стариков, начинается борьба с пьянством, интенсификация, ускорение, перестройка. Аплодисменты Горбачёву, аплодисменты молодому ершистому Ельцину. Вдруг в моей памяти возникают странные митинги, демонстрации, о которых я уже позабыл. Потом карточки, талоны на вино и мясо, жуткая инфляция, пустые прилавки магазинов, телевизионные страсти, которыми жила страна…

Для меня История — это две обезьяны: черная и белая. Либо одна обезьянничает прошедшую эпоху, либо другая. Ни то, ни другое не верно. Дневник же корректирует эти искаженные представления своими фактами.

Очень хорошо представлена в «Дневниках» семейная тема, разговоры с детьми, которые растут с каждой новой главкой-годом. Вот 1983-й… 1988-й…

И еще: я, взрослый человек, не чуждый спиртного, вдруг осознал через «Дневники», каким разрушительным было пьянство в России. Всеобщее, неосознаваемое, беспробудное, нечеловеческое… Портвейн предпочитали водке, никто еще не понимал, не знал, как портвейн сказывается на здоровье, это была эпоха портвейна, эпоха бормотухи.

Чрезвычайно забавно следить, как автор духовно и творчески растет из года в год, как открывает для себя новые темы, как вписывается в новую свободную жизнь. Как они с женой то выращивают рассаду на дачном участке для продажи, то осваивают шитье вошедших в моду беретов, то организуют издательский кооператив. Или вот автор едет в Москву сдавать в издательство свою первую книжку. Он застал ту эпоху, когда Россия была литературоцентричной страной, когда писатель полагался важнейшей фигурой общества. По мере литературного роста появляется новое окружение, новые друзья. Вот семинар Бориса Стругацкого, вот визит к Виктору Конецкому за отзывом на первую повесть, вот мелькнул еще никому не известный Михаил Веллер, заночевавший у автора…

Подкупает добрая, немного простодушная интонация, подкупает самоирония, «Дневники» легко читаются и долго не забываются, от них веет настоящей, непридуманной, жизнью…

Есть поразительная динамика в том, с каким мироощущением автор начинает свои дневники в 1983 году и с каким заканчивает в 1992-м. Материал, который отбирался в начале и в конце написания дневников, говорит в пользу автора, свидетельствует о его подъеме на новый виток развития. Есть, как говорится, «положительная динамика».

Скорее всего, автор смог бы стать преуспевающим бизнесменом — при его способностях, энергии, молодости, очевидном добродушии и незлобивости. Но он семидесятник, к тому же человек творческий, «ушибленный литературой» и отвергает бизнес как способ существования. Дневник заканчивается в 1992 году выходом двух первых книг прозы и приемом в Союз писателей. Закономерно? Пожалуй, да.

Думаю, дневник продолжаться не будет. И вот по какой причине: автору не хватит простодушия, чтобы вести его в той же манере. Дневник простодушного молодого человека ушел вместе с той эпохой, в которой жил автор…

Ну что же, у каждой эпохи свой вкус, цвет, запах, своя неповторимая интонация. Восьмидесятые годы ушедшего тысячелетия отчетливо отразились в «Дневниках» Дмитрия Каралиса: читайте и вспоминайте, сравнивайте с собственными наблюдениями. Приятного вам чтения.

Июль 2004 г.

Борис Аверин

1983 год

4 мая 1983 г. Гатчина.

Ранняя весна. Тихо, хорошо. Трава высокая, сочная — хоть коси. Дежурю в гараже на тихой 3-й площадке — от начальства вдалеке.

В выходные были в Зеленогорске. Копал грядки под картошку и проч. Руки чешутся, к земле тянет. Ольга собирала лист, Максим ходил по участку и всё внимательно разглядывал: бочку для воды, бревна под навесом, деревья в зеленой дымке, лопату, мотыгу, нюхал траву, грыз камни, долго смотрел на бледного весеннего червяка, ползущего по черной рыхлой земле в грядке. Топили печку. Потом все вместе ходили на залив. Макс, увидев воду и остатки льда у берега, радостно завопил.