Петербург - [52]
Да, о дегустации. Я впервые попробовал лягушачьи лапки в девяносто девятом, что ли, году, в московской ресторации «16 тонн». Лапки были густо политы чесночным соусом, который забивает вкус, оставляя едоку «ощущение консистенции».
То, что я съел, напоминало курицу, кормленную рыбой. Ничего особенного, кушать можно.
1993. Эскарго
Про улиток я узнал тогда же, когда и про лапки. И опять же не вдохновился.
Но вот обстоятельства их опробования запомнил очень хорошо.
В девяносто третьем году была жаркая осень - в политическом смысле. В климатическом зима выдалась не лютой, но я сильно мерз, так как постоянно ходил голодным. У нас уже родилась вторая дочка, у меня не было нормальной работы, у жены работы никакой, у моих родителей тоже. Имелась бабушкина пенсия и какие-то мои занятия разной степени успешности. Достаток основывался на перепродаже - противной, нудной, иногда опасной. Но это была не работа, а «так».
Некоторые товарищи устроились не то чтобы надежнее - всякая надежность в то время была химерой, - но как-то позитивнее, что ли. Например, один мой приятель, вообще-то работая в Генштабе в средних чинах, добавил к скудному офицерскому жалованью доходы от продажи кассет с «хорошим кином» в диапазоне от «феллини-антониони» до «хичкока». На этот рынок серьезные игроки не ходили, предпочитая фильмы «со Шварцем» и «эротику», так что выжить было можно. Спрос, как ни странно, наличествовал. Двадцать видаков, тихо жужжа, перекатывали то Гринуэя, то Валериана Боровчика, то Йоса Стеллинга, то каких-нибудь никому не известных азиатов. Все это сбывалось по знакомым и знакомым знакомых. Потом приятель организовал несколько «точек» в стратегически важных киноместах, а дальше я не помню.
То был, можно сказать, апофеоз созидательной деятельности: процесс переписывания с кассеты на кассету предполагал хоть какое-то приращение материи. Все остальные области, где можно было срубить бабла, предполагали голую перепродажу, как правило, с уменьшением цены перепродаваемого, иногда в сотни раз. Выдрать медный провод и отнести скупщику. Расплавить микросхемы, чтобы добыть из них драгметаллы. Сдать под склад помещение, где находилась биохимическая лаборатория. Короче, сделать из тысячи рублей рубль, но этот рубль заныкать. Полрубля нужно было отломить «рэкету», так и жили. Да, еще проститутки, киллеры и официанты были востребованы. Ну и журналисты, то бишь те же проститутки, киллеры и официанты, только в одном лице.
В тот день у меня был полнейший голяк - даже какое-нибудь «так» не намечалось. Я сидел с ногами в продавленном кресле и читал Ивлина Во. Зазвонил телефон. Муж подруги моей жены приглашал нас на свой день рожденья.
Упомянутый муж был из тех, кому отвалился кусочек позитива: имея отношение к горюче-смазочным и лакокрасочным, он это где-то добывал, кому-то возил и получал с того процент. На процент от этого процента он решил устроить себе и друзьям стильный домашний ужин. Кабаки в те времена не то чтобы отсутствовали, но там могли убить, да и дорого. К тому же его супруга прекрасно готовила.
Народу было немного, в основном из лакокрасочных и горюче-смазочных сфер. Начали с винца, закушали прессованной ветчиной, покалякали о делах. Когда дело дошло до горячего, народ слегка рассупонился, кто-то выпил без тоста, потом пошли на балкон покурить, зашелестели анекдоты «не для дам-с» и скоромные байки. Застолье зажило, задышало. Уже хотелось повысить градус, душа требовала водки.
Тут- то и случился сюрприз.
Жена именинника, напустив на себя таинственный вид, скрылась на кухне. Вернулась она оттуда с двумя тарелками, на которых лежали какие-то плоские блины с выемками. В выемках что-то было.
- Эскарго, - пропела она. - Виноградные улитки в зеленом соусе. - Голос ее полнился снисхождением к невежеству присутствующих, как если бы она представила гостям Ростроповича, а потом пришлось бы объяснять, кто это такой.
Гости перестали есть и беседовать. Воцарилось напряженное экзаменационное молчание.
В сгущающейся тишине улитки были водружены в центр стола. Один из гостей нерешительно потянулся к улитке и тут же отдернул руку, как шахматист, чуть не сделавший неверный ход.
Все взоры скрестились на хозяйке. Та скорчила независимую мордочку: мол, я вас обслужила, теперь вы как-нибудь сами.
- Щипцы нужны, - робко сказал кто-то из лакокрасочных. - Их вроде щипцами едят.
- Это устриц щипцами едят, - подумав, возразил кто-то из горюче-смазочных. - А этих я не знаю даже.
Суровый мужик со скулами в пол-лица достал вещицу из углубления, повертел в руках, попробовал на зуб. Панцирь чуть хрустнул, но не подался.
Виновник торжества посмотрел на жену нехорошо.
Тогда я решил, что терять, в общем-то, нечего, взял штучку и стал ее изучать.
Раковина выглядела довольно прочной. От намерения ее раскусить я отказался сразу. Значит, содержимое как-то добывается, следует лишь понять, как именно.
Отверстие было залеплено какой-то пакостью, внешне напоминавшей птичий помет. Видимо, то был пресловутый зеленый соус. Я поковырялся в нем вилкой и, кажется, зацепил что-то зубчиком. Тогда я покопался уже несколько более осмысленно - да, там нечто упругое, что можно, как я понял, пронзить и извлечь. Через полминуты мне это удалось.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?