Петербург, 1895 год - [12]

Риччи поднял вверх обе руки, не то приветствуя собравшихся, не то призывая всех к тишине. Когда все, наконец, смолкли, он заговорил. Говорил он весьма банальные вещи: про эксплуатацию человека человеком, про неравные возможности в современном капиталистическом обществе. Во многом он повторял Чомского, а временами даже открыто его цитировал. Вновь, как и на предыдущих коммунистических митингах, я поймал себя на мысли, что в основном согласен с оратором.

Речь Рауша по большей части состояла из простых предложений. Время от времени он употреблял умеренно сильные выражения, чем еще сильнее располагал к себе публику.

В один момент случился очень забавный эпизод. Большую часть времени попугай спокойно сидел на плече у оратора, важно посматривая по сторонам. В ходе своего выступления Рауш задался вопросом: «Может ли трудовой люд добиться прихода к власти парламентским путем?» и умолк на какое-то мгновенье, прежде чем ответить. Воспользовавшись паузой, попугай хрипло произнес: «Ask me, if I give a shit!», чем чрезвычайно развеселил публику.

Должен заметить, что если с первой частью речи Ричарда Рауша я был в целом согласен, то к моменту эпизода с попугаем мне уже многое казалось неясным. Что, например, понималось под «приходом к власти трудового люда»? И где проходила граница между «трудовым людом» и «нетрудовым»? И к какой категории относился, например, я? Или даже шеф? Ведь даже шефа я, при всем желании, не рискнул бы однозначно причислить к «нетрудовому люду»!

Скептически оценив шансы «трудового люда» прийти к власти парламентским путем, Риччи Рауш сделал логический вывод о необходимости революционной борьбы. Он убеждал собравшихся, что все должно обойтись без кровопролития. По его словам выходило, что стоит «трудовому люду» сплотиться и решительно заявить о своих правах, как экспроприаторы немедленно отрекутся от власти и сами себя экспроприируют.

Я уже почти не слушал оратора. Мне не давал покоя вопрос о принадлежности (или непринадлежности!) шефа к «трудовому люду». Вот так у меня всегда: влезет в голову какая-нибудь чушь, и ни о чем больше думать уже не могу. По моим размышлениям выходило, что шеф к «трудовому люду» принадлежит. Он вечно куда-то звонит, нервничает, суетится, посылает «факсы», вытаскивает из дипломата какие-то бумаги. Сейчас, например, время ланча. Я живо представил себе, как шеф с Бенжамином сидят в кафе «Old Jerusalem», как шеф нервно ерзает на стуле и объясняет Бенжамину, насколько важно взять сегодня интервью у Ричарда Рауша…

Внезапно я осознал всю бессмысленность своего дальнейшего торчания на этом дурацком митинге. Увиденного и услышанного уже вполне достаточно, чтобы написать приличествующую случаю статью, а взять интервью у Рауша мне все равно не удастся.

Пойду-ка я лучше домой, быстренько состряпаю статейку, и — к Тимми. Весь вечер буду пить пиво!.. Линде звонить я сегодня не должен, она собиралась поехать к родителям, в Нью-Джерси… Давненько я не пил пиво как следует!.. А вечером, с факса Тимми, я отправлю шефу статью. Пусть этот идиот думает, что я пахал весь день. В понедельник я расскажу ему, как Рауш после выступления сразу сел в свой знаменитый обшарпанный «Мустанг», как я мгновенно поймал «желтый кэб», как мы с таксистом преследовали «Мустанг», пока нам не преградила путь колонна манифестантов с красными шариками. Я попытался вообразить себе эту картину, но вместо этого перед моими глазами возникли большая тарелка с маринованными свиными ножками, баночка с горчицей и запотевшие бутылочки «Карлсберга».

Обо всем этом я размышлял уже проталкиваясь к выходу…

Глава 7 ЖРЕЦЫ КАИССЫ

Когда дом Романовых готовился отметить свое трехсотлетие, шахматная монархия еще переживала романтическую эпоху своей юности. Когда корона уже шаталась на головах российских властителей, поклонники Каиссы всего мира жаждали видеть на шахматном престоле законного монарха.

С другой стороны, если корону Российской империи никто не оспаривал у ее владельца, то на шахматную корону к концу 1895 года насчитывалось по меньшей мере пять достойных претендентов. Четверым из них суждено было сойтись на берегах Невы в грандиозной шахматной битве. Задержимся ненадолго, читатель, чтобы почтить память этих замечательных бойцов, а также вспомнить обстоятельства, которые свели их в эти декабрьские дни на ристалище Северной Пальмиры.

Подобно тому как человечество большую часть своей истории пребывало в первобытном состоянии, шахматы, зародившись в древности, в течение долгих столетий дремали в колыбели. Первые серьезные попытки научной систематизации игры были предприняты в XVIII веке, а первый международный турнир состоялся лишь в1851 году. До этого шахматные состязания неизменно представляли собой матчевую встречу двух игроков. Изучая историю этих матчей, можно почти безошибочно назвать сильнейшего шахматиста той или иной эпохи, но то были «некоронованные короли». Официально шахматная республика превратилась в монархию лишь в 1886 году. Учрежденный тогда титул «Champion of the World» получил Вильгельм Стейниц, победивший в матче Иоганна Германа Цукерторта.