Пьесы - [51]

Н а ч ш т а б а. Это так, но все же… Общая обстановка, замысел противника, характер врага вообще…

Г е н е р а л. И характер врага солдат тоже изучает, и не вообще — конкретно, зримо, непосредственно на поле боя.

Н а ч ш т а б а. Не спорю…

Г е н е р а л. Не спорите, но сомневаетесь. Солдаты уже не сомневаются, а рвутся в бой и контратакуют. Их инициативу надо поддержать приказом, развить ее.

Н а ч ш т а б а. Какими силами контратаковать? В некоторых батальонах осталось по пять-шесть активных штыков. Оборону и то трудно держать.

Г е н е р а л. Именно поэтому и нужно контратаковать! Лучшая оборона — атака!.. Мы наносим противнику удары днем и ночью, в любое время суток, изматывая ему нервы, и противник уже не знает, где, когда и какими силами еще нанесут ему удары наши штурмовые группы.

Н а ч ш т а б а. Это верно. Наблюдение и анализ поведения врага показывает, что у противника нервы уже начинают сдавать.

Г е н е р а л (оживляясь). И есть от чего! Он же всю Европу прошел!.. Белоруссию, Украину, Дон прошел… а двести метров до Волги пройти никак не может. Тут запсихуешь! А превосходство его авиации на переднем крае, где оно?

Н а ч ш т а б а. В результате ближних боев, навязанных противнику, превосходство его авиации на переднем крае свелось почти к нулю.

Г е н е р а л. Не почти, а к нулю. И танкам его не разгуляться в развалинах. А без техники немец не вояка. Вот что нужно отразить в приказе, да так, чтобы каждому солдату стало понятно, что моральные силы врага подорваны. А если солдат будет знать это, тогда ему уже не страшно никакое количественное превосходство противника…

Входит  А д ъ ю т а н т.

А д ъ ю т а н т. Товарищ генерал! Фашисты, наступающие в заводском районе, прорвались к командному пункту. До противника двести метров.

Г е н е р а л. Автомат. Гранаты. Пошли, товарищи!..

Все вооружаются автоматами, гранатами и выходят из землянки. Затемнение. В темноте — близкие разрывы гранат, автоматные очереди, крики… Тишина. Свет в землянке снова загорается. Входят  Г е н е р а л, Н а ч ш т а б а  и  Т е л е ф о н и с т к а, вешают свое оружие и садятся но своим местам.

Г е н е р а л (Начштаба). Приказ размножить и разослать по частям немедленно.

Входит  А д ъ ю т а н т.

А д ъ ю т а н т. Товарищ генерал! Пришел почтальон!

Г е н е р а л. Какой почтальон?

А д ъ ю т а н т. Антонина. Та, что два раза в сутки через Волгу плавает, та, что двенадцать раненых спасла, к ордену представлена.

Г е н е р а л. А-а, помню. Зови!

А д ъ ю т а н т. Она не хочет идти. Стесняется. Вот письмо вам передала и хотела идти, а я задержал.

Г е н е р а л (берет письмо). От жены. А ее зови! Как это стесняется? Скажи, я приказал. Орден приготовь. Вручим ей.

А д ъ ю т а н т. Так вот же поэтому я ее и задержал, а то ее прямо никак не поймаешь: пробежит по окопам, раздаст письма — и опять на ту сторону. (Открывает дверь.) Антонина! Корниенко! К генералу! Быстро!

Входит  А н т о н и н а  с толстой сумкой, одетая в стеганку, набитую письмами, отчего она кажется до смешного толстой.

А н т о н и н а. Ой, я ж у таком виде, что прямо ужас, и вообще, товарищ генерал, извините.

Г е н е р а л. Вот говорят, ты, Антонина, по два раза в сутки через Волгу на лодке катаешься?

А н т о н и н а. Да катаюсь, будь она неладна! Прямо ужас, и вообще!

Г е н е р а л. И по траншеям бегаешь. Тут тебе награда пришла, а тебя не поймать.

А н т о н и н а. Так солдаты ж письма ждут, аж трясутся каждый, из рук прямо так и рвут.

Г е н е р а л. А как же, скажи мне, ты такая полная, а скоро бегаешь?

А н т о н и н а. Та шо вы, товарищ генерал? Я совсем тощая. Это ж все письма у меня тут понапиханы, в сумку не помещаются. Вот и ваше письмо принесла, извините, пулей пробитое, как раз ваше. Надо ж! Извините, пожалуйста, я его в руке все время держала, лучше б за пазухой…

Г е н е р а л. Ах, письмо. Верно, пробитое. Напишу жене обязательно и о письме, пробитом пулей, и о тебе. Спасибо тебе, Антонина. (Целует ее.)

А н т о н и н а. Ой, товарищ генерал!

Г е н е р а л. Что такое?

А н т о н и н а. Та я ж еще ни разу с генералами не целувалась… Ужас, и вообще…

Г е н е р а л. Привыкай! (Берет у Адъютанта орден и прикалывает его на грудь Антонине.) Это тебе, Антонина, за спасение раненых…

А н т о н и н а. Ой, да шо вы, товарищ генерал, ей-богу?! Это б же каждый сделал, у кого сердце не камень. Они ж горели уже, бедненькие.

Г е н е р а л. Вот мы каждого и будем награждать, у кого сердце не камень.

А н т о н и н а. Ой, ну я прямо не знаю, ужас, и вообще… (Громко плачет.)

Г е н е р а л. У-у, Антонина. Это уже никуда не годится. Это если за каждый орден плакать будешь, так Волга еще шире разольется…

А н т о н и н а. Так я ж не потому плачу, шо плачу, а я ж ни разу еще этих орденов не получала, не привыкла еще, волнуюсь сильно, ой… (Утирает слезы.)

Г е н е р а л. Спасибо за службу, боец Корниенко!

А н т о н и н а. Служу… это… разрешите идти, а то солдаты там ждут не дождутся писем, товарищ генерал.

Г е н е р а л. Разрешаю идти, товарищ Корниенко.

А н т о н и н а. Вот спасибо, товарищ генерал! А то бойцы ждут, а я тут… (Обернулась в дверях.)