Пьесы - [18]

М а р и н а. Твоей матери семьдесят.

Ф е д о р. Спокойно! Я ее уже поздравил. И тоже благодаря сказкам, в них мать появляется довольно часто. Вы только послушайте, какая прелестная старая английская сказка. Представьте себе. Одному простому дровосеку фея пообещала исполнить три его любых желания. Пришел он из лесу домой усталый, а на уме только одно — посидеть у горящего камина. Тут же огонь и загорелся. Сидит он, отдыхает, захотелось ему есть, а до обеда еще часа два. «Хорошо бы сейчас жареную колбасу, да потолще». Бац! И перед ним колбаса. Естественно, прибегает жена, откуда да почему! Дровосек ей все рассказал, она рассердилась: «Дурак ты набитый, чтоб колбаса к носу твоему пристала!» Она действительно — хлоп и приросла к носу. (Смеется.)

М а р и н а. Какой-то идиотизм, честное слово!

Н и н а. А мне смешно.

Ф е д о р. Послушайте, что дальше было. «Ничего, — думает дровосек, — у меня же есть в запасе еще одно желание». И тут же он пожелал, чтобы колбаса отскочила от носа.

М а р и н а. Все?

Ф е д о р. Все. А мораль здесь такова. Пусть дровосеку с женой не пришлось ходить в золоте и бархате, зато к ужину у них была вкусная кровяная колбаса.

Н и н а. Федя, но ты же не дровосек. (Смеется.)

М а р и н а. Здесь нет никакой логики. Во-первых, исполнилось четыре желания. Три его и одно жены, когда колбаса приросла к носу…

Ф е д о р. Просто злые желания выполняются сверх плана.

М а р и н а. Пошел бы ты переодеться.

Ф е д о р. Не надо злиться — сказка-то добрая. (Садится в кресло. Надевает наушники.)

Марина внимательно смотрит на него.

Входит  В и к а.

В и к а. Товарищи, я прошу вас запретить моей бабушке хулиганить. У человека юбилей, а она второй день не выходит из кухни. Нас три женщины…

М а р и н а. Вот и помогите…

В столовой появляются  С т р у ж к и н  и  А н т о н  Е в л а м п и е в и ч.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Я должен сообщить… что Валентин Валентинович считает, что наше торжество имеет смысл перенести на субботу.

М а р и н а (решительно). Нина, помоги Вике на кухне… Давайте, давайте, девочки. (Выпроваживает женщин в кухню.)

Антон Евлампиевич и Стружкин насторожились. Федор вынул наушники.

Валентин Валентинович, я прошу вас запомнить: если в музее Кадмина вы пока директор, то для его семьи вы просто сосед.

С т р у ж к и н. Мне казалось, что я могу рассчитывать на большее.

М а р и н а. И еще… Соседом вы можете оставаться долго. Но что касается директорства…

С т р у ж к и н. Вы меня пугаете, Марина Дмитриевна?

М а р и н а. Просто с женой академика Кузнецова я каждую субботу играю в теннис. На закрытом корте.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Друзья мои, что вы, право, в такой день…

Звонок в прихожей. Зинаида Ивановна открывает дверь. На пороге  К и р и л л  Т а р а т у т а  с большим букетом цветов.

К и р и л л. Разрешите, многоуважаемая Зинаида Ивановна, в день вашего славного праздника, с самыми искренними словами уважения и душевной благодарности..

З и н а и д а  И в а н о в н а. Да что ж ты на живую сирень-то разоряешься. Она небось дороже телятины…

К и р и л л. Что вы! Она расцвела на Цветном бульваре…

С т р у ж к и н. В руках закавказских товарищей.

З и н а и д а  И в а н о в н а. Кирюшечка, ты же, наверно, тоже голодный, пойдем, я тебе перекусить дам… (Уходит в кухню.)

Ф е д о р. Почему я не слышу знакомого приказа — переодеваться!

М а р и н а. Мне казалось, что ты хотел поговорить ее мной.

Ф е д о р (не сразу). Меня вчера назвали «мсье Тесемкин». Я думаю, что за глаза меня так называют и на работе.

М а р и н а (сухо). Ну и что?

Ф е д о р. Они совершенно точно определили мое социальное положение. И семейное тоже…

М а р и н а. А кто виноват?

Ф е д о р. Только не ты… Ты старалась сделать меня кем-то другим. Может быть, даже самой собой. Но я действительно только Кадмин, а Тесемкиным я стать не могу. И не хочу.

М а р и н а. Что ты привязался к моей фамилии?

Ф е д о р. Иногда у меня такое впечатление, что мы поменялись ролями. Не только фамилиями. У меня прекрасный гардероб заграничных одеяний. Коллекция галстуков. И на службе я просто законодатель и знаток современной моды. Но иногда так хочется снять все эти произведения искусства… Как ярмо.

М а р и н а. И все-таки ты внук Кадмина.

Ф е д о р. Видимо, я только испортил породу.

М а р и н а (не сразу, задумчиво). Твой дед… всю жизнь писал письма Прекрасной Даме… А ты знаешь, почему я сделала такую стремительную карьеру?

Ф е д о р. Ты умная женщина.

М а р и н а. Лучше бы ты сказал — любимая женщина. (Неожиданно.) Да, да, да… Когда я первый раз выступила в Комитете по правам человека. Это было о положении в Биафре… я чувствовала какой-то особый подъем. Не только потому, что это было ответственное выступление. Когда я защищала права обездоленных, я думала вот об этом доме… О нашем доме. Гнев к несправедливости. Сострадание к малым мира сего, оно, видимо, заложено в самой сути русского человека. Сам униженный может в сто раз больше, во всех прошедших поколениях, он-то уж может понять, как это тяжко. Вот ты не знаешь, что я до сих пор перечитываю письма Кадмина там… за океаном. Реву по ночам, а утром выступаю… По вопросу дискриминации прав человека в Родезии, в Ольстере… Теперь в Чили…