Пьесы - [10]
А н т о н о в. Регулярные войска — в Каракумы?! В это безбрежное море?!
Г е л ь д ы - Б а т ы р. По нашим данным, примерно две трети людей, собравшихся вокруг Мердана-Пальвана, дайхане — бедняки и середняки, не понявшие нашей программы.
А н т о н о в. В какой-то степени это и жертвы нашего политического головотяпства! Кооператив — новое дело. Объяснять надо народу, пробуждать его сознание, а мы сплошь и рядом — силком, силком… Не агитируем за новую жизнь, а волоком за собой тащим, на аркане. Как тут не кинуться в Каракумы?
К а л а ш и н (внезапно мрачнеет). Как это понимать, черт возьми? Камень в мой огород? Тут еще до меня нарубили дров Иванов с Тилькичиевым.
Г е л ь д ы - Б а т ы р. Словом, речь идет не только о создании мирной обстановки в районе, но и об исправлении наших собственных ошибок, о спасении человеческих душ, которые на нашей же совести!
К а л а ш и н. Это что-то новое!
А н т о н о в. Только для тех, кто не усвоил ленинского завета: сила социализма только в сознательности масс!
К а л а ш и н. Не надо меня учить политграмоте, черт возьми!
А н т о н о в. Я не учу. Я лишь хочу обосновать свое предложение: следует попытаться мирно договориться с Мерданом-Пальваном.
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Что?! Мирно?! С этим басмачом?!
К а л а ш и н. Не противоречит ли это духу нашего великого дела?
К е л ь д ж е (Азату-Шемалу). Вах, как люди быстро учатся долго и красиво говорить без пользы делу?!
Г е л ь д ы - Б а т ы р. Георгий прав! Если бы нам удалось мирно договориться с Мерданом-Пальваном…
К у р б а н - Т и л ь к и ч и (перебивает). Ах, как тебе хочется, чтобы с Мерданом-Пальваном договорились мирно! Ах, ах!
Г е л ь д ы - Б а т ы р. Тилькичи, не паясничай!
К а л а ш и н. Гельды, это правда, что Мердан-Пальван брат твоей жены, твой шурин?
Г е л ь д ы - Б а т ы р. Я вижу, Тилькичи и здесь уже поработал языком.
К а л а ш и н. Я тебя спрашиваю.
Г е л ь д ы - Б а т ы р. Да, да, он брат моей жены! Но разве дело, которому мы служим, это не вся наша жизнь? Всех нас! Так что больше?
К а л а ш и н. Вопрос исчерпан. Мария!
Входит М а р и я.
К а л а ш и н. Подготовь мандат товарищу Гельды-Батыру, командиру добровольческого отряда района, и товарищу Антонову — комиссару отряда.
М а р и я. Владимир Петрович, отпустите меня в отряд медсестрой. Ну, пожалуйста!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Что за прихоть?
М а р и я. Я была медсестрой красного казачьего полка в гражданскую.
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Наша пустыня называется Каракумы! Черные пески! Страшные пески!
К а л а ш и н. Мария, я сказал — два мандата! И соответственно — приказ по исполкому!
М а р и я (уныло). Хорошо. (Выходит.)
К а л а ш и н. С разговорами покончено, черт возьми! Как говорится, по коням! С тебя, Гельды, — отряд в полсотни всадников. Три дня сроку. Мы с Антоновым занимаемся оружием.
К е л ь д ж е. Эй, эй! Это самое… А как же моя верблюдица? Значит, махнули на нее рукой?
Входит М а р и я.
М а р и я. Вот мандаты и приказ, Владимир Петрович.
К а л а ш и н (читает документы, подписывает). Все правильно.
Мария идет к двери.
К е л ь д ж е. Эй, дочка, дочка, погоди… Это самое… Пиши, пожалуйста!
М а р и я. Что писать-то?
К е л ь д ж е. Это самое… Пиши приказ…
М а р и я (прыскает). Какой еще приказ, отец?
К е л ь д ж е. Не смейся, дочка, не смейся. Это самое… Сядь и пиши. Приказ Мердану-Пальвану! Пиши так… Эй, ты, хромоногий Пальван, хоть народ и уважал тебя когда-то, но сейчас мы приказываем тебе в течение трех дней вернуть дайханину Кельдже дойную верблюдицу с верблюжонком, которых твои джигиты угнали у него со двора!
Все смеются.
М а р и я (с интересом смотрит на Азата-Шемала). А у вас, молодой бородатый человек, не будет никаких приказов?
А з а т - Ш е м а л (сдержанно улыбается). Ох, дурной старик!
К а л а ш и н. Тилькичиев, ты останешься вместо меня. Звони в Ашхабад, вырывай оборудование для артезианских скважин! Дайханам нужна вода. Вода, вода! Сейчас все вопросы — политические, черт возьми!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Сделаю, товарищ Калашин.
Г е л ь д ы - Б а т ы р (подходит к Азату-Шемалу). Выше голову, Азат-джан! Как говорят в народе, у хорошего джигита вечно неприятности. Значит, ты и вправду джигит. Пошли.
Азат-Шемал идет к двери, бросая на Курбана-Тилькичи сердитые взгляды.
К е л ь д ж е. Эй, эй, стойте! Это самое… Сначала басмачи угоняют мою верблюдицу, а теперь и вы… это самое…
Г е л ь д ы - Б а т ы р. Идем, идем, старик! Вместо верблюдицы я дам тебе пулемет, а вместо верблюжонка — лишнюю ленту с патронами.
К е л ь д ж е. Это тот, что с круглой-то пастью?.. Ну, хорошо, хорошо! Серьезная штука. А как дашь-то, насовсем?
Все, кроме Курбана-Тилькичи, выходят.
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мария! Эй, Мария-джан!
Входит М а р и я.
М а р и я. Да, товарищ Тилькичиев!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. А ты куда пошла? Ты ведь на работе.
М а р и я (сухо). Да, я на работе, товарищ Тилькичиев.
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Сядь, поговори со мной.
М а р и я. Я печатаю то, что вы дали мне утром. (Хочет уйти.)
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ну вот, сразу начинаешь хмурить брови. Хорошеньким женщинам не идет сердиться. Погоди, Мусенька! Думаешь, я не видел, как ты косилась на этого щенка Азата?