Пестель - [2]

Весной 1790 года Ивана Борисовича Пестеля вызвал к себе московский главнокомандующий князь Прозоровский.

— Вам поручается наблюдение за злоумышленниками-мартинистами. Отныне все письма, исходящие от лиц, указанных в этом списке, а равно и присылаемые им, вам лично следует вскрывать, снимать с них копии и сообщать мне.

Прозоровский передал Пестелю список. Иван Борисович прочел фамилии. Почти всех людей, поименованных в списке, он знал: с иными встречался у Вяземского, другие были хорошие знакомые его отца.

Но раз правительство находит их деятельность опасной, то дружба дружбой, а служба службой, и Иван Борисович принялся выполнять приказ Прозоровского.

В слежке за масонами Пестель проявил недюжинные способности сыщика. Масоны переписывались с жившим в Берлине Алексеем Кутузовым, старым товарищем Радищева. В Москве ходили слухи, что Кутузов — автор возмутительной книги «Путешествие из Петербурга в Москву». Московская полиция осведомлялась на его старой квартире, не возвратился ли он из чужих краев и скоро ли возвратится. А Кутузов в каждом письме спрашивал московских друзей: «Что с нашим несчастным другом?» Из Москвы отвечали: «О Радищеве слышно теперь, что он жив: вот все, что можно о нем сказать, а где— не известно…»

Перлюстрацию писем Иван Борисович довел до степени искусства. Однажды начальство сделало ему замечание: берлинцы, получающие корреспонденцию из России, возмущены тем, что их письма вскрываются на почте.

Пестель с плохо скрытой обидой оправдывался: «Видимо, их письма вскрываются в Берлине, так как мы вскрываем чрезвычайно аккуратно и от наших корреспондентов не получали ни одной жалобы на перлюстрацию».

Иван Борисович не ограничивался только перлюстрацией писем. Едва в письме упоминалась книга, напечатанная масонами в своей типографии без цензурного разрешения, как Иван Борисович стремился ее достать и представить по начальству: «Имею честь донесть, что книга, мною вчерашнего числа представленная, взята в книжной лавке книгопродавца Бибера. Я посылал туды человека чужого, дабы не знали, что ее надобно было мне, опасаясь в таком случае ее не получить…»

Через два года Прозоровскому удалось собрать в значительной мере сфальсифицированный обвинительный материал на Новикова и на московских масонов. Новиков был арестован, кое-кто из членов его кружка и хороших знакомых Ивана Борисовича выслан из Москвы.

4

Иван Борисович Пестель в 1792 году женился на Елизавете Ивановне Крок, дочери известной в свое время писательницы А. Крок. И 24 июня 1793 года в здании почтамта, в казенной квартире московского почт-директора, родился старший сын Ивана Борисовича — Павел-Михаил Пестель [1], будущий декабрист.

Московский почтамт находился тогда на углу Мясницкой (ныне Кировской) улицы и Чистопрудного бульвара. Залы, канцелярии и квартира почт-директора помещались в каменном здании, выходящем белым фасадом на Мясницкую улицу, а служащие и охрана жили в деревянных флигелях. Сзади почтового двора возвышался золоченый шпиль причудливой Меньшиковой башни — церкви архангела Гавриила, а перед домом был просторный двор, обнесенный каменной оградой.

В 1797 году московский почт-директор получил ответственное и строго секретное задание.

Дело в том, что в начале этого года император Павел I вернул из сибирской ссылки А. Н. Радищева, разрешив ему проживать в своем сельце в Калужской губернии. Но в то же время царь распорядился, чтобы все письма опасного вольнодумца, минуя калужское начальство, нераспечатанными доставлялись московскому почт-директору и чтобы Пестель тщательно проверял их и копии с писем отсылал бы в Петербург царю.

Крамолы в письмах Радищева московский почт-директор не обнаружил. Но служебное рвение Пестеля и здесь было оценено.

Не прошло и года, как Пестель — уже действительный статский советник, что соответствовало чину генерал-майора, — получил новое назначение — на должность петербургского почт-директора и председателя Главного почтового правления.

Иван Борисович переехал в Петербург.

Однако в годы царствования подозрительного и взбалмошного Павла I было гораздо удобнее пользоваться его милостями на расстоянии, чем в непосредственной близости. Одинаково возможны и одинаково необъяснимы были неожиданное повышение и незаслуженная опала.

Павел принимал экстренные меры для ограждения империи от французской революционной заразы. К обязанностям петербургского почт-директора прибавилась еще одна — цензура приходящих в Петербург иностранных газет и журналов.

Однажды Пестель пропустил иностранную газету, где было сказано, будто Павел отрезал уши у французской актрисы Шевалье. Император необычайно возмутился и потребовал Пестеля к себе.

— Почему вы, милостивый государь мой, — срываясь на высоких нотах, кричал Павел, — почему вы пропустили газету, где сказано, что я велел отрезать уши у, мадам Шевалье?

Пестель увидел совсем близко от себя маленький курносый нос и бесцветные злые глаза взбешенного императора. «Все кончено», — подумал он.

— Но, ваше величество, я полагал, что это есть наилучший способ обличить иностранных вралей, — подчеркнуто спокойно проговорил Пестель. — Любой читатель газеты может сим же вечером убедиться в ничтожестве этого писаки, следует только поехать в театр и увидеть мадам Шевалье с ушами на своем месте.