Пестель - [142]

Ледоховский же на закате дней мирно жил в Одессе. На запрос из III Отделения об «образе жизни и мыслей» графа одесский губернатор сообщал в 1850 году, что отставной штабс-капитан «поведения и образа мыслей хороших».

* * *

Биографии Майбороды и Ледоховского интересны прежде всего в связи с жизнью и деятельностью полковника Пестеля. Не будь его — эти фамилии вряд ли кого-то заинтересовали бы.

Между тем Майборода и Ледоховский — это, если можно так выразиться, две ипостаси Павла Пестеля. Майборода — прагматик, никакие высокие идеи не признававший, а веривший лишь во власть денег и чинов. Ледоховский же — образец веры и верности, смелого благородства и жертвенности. Конечно, образ мыслей Ледоховского соответствовал образу мыслей большинства декабристов. Майборода же был в тайном обществе исключением.

Но в деле финансирования тайного общества Ледоховский был для Пестеля бесполезен. И соглядатаем он оказался никудышным. В обоих случаях мешало благородство. Как заговорщик он никакого значения не имел. Зато Майбороде благородство не мешало. Он был готов на все ради чинов и денег. Поэтому Пестель — в финансовых вопросах — полагался именно на него.

Такова трагическая основа событий декабря 1825 года: те, кто, подобно Ледоховскому, были верны идеалам, оказались неспособны к решению практических задач, не умели лгать, не желали убивать; те же, кто в средствах не стеснялся, был весьма далек от тех идеалов, ради которых и создавалось тайное общество. В самом же Пестеле жертвенность и прагматизм объединились.

* * *

И последний вопрос, на который предстоит ответить в связи с биографией Павла Пестеля. Почему же его личность и дела вызывали столь негативные эмоции у современников — в том числе и у самих декабристов?

Историк Сергей Чернов был убежден: причина тому — тяжелый характер руководителя Южного общества. «Таков был в личных отношениях Пестель: уверенный в своем превосходстве, очень — даже мелочно — самолюбивый, — безжалостный к другим в столкновении или споре, но требующий к себе очень терпеливого отношения, при этом очень неразборчивый в средствах и неискренний — словом, чрезвычайно трудный человек. Но, такой трудный, он был очень честолюбив — был весь в мечтах о большой личной славе; даже можно, пожалуй, сказать, что стремление к великой славе было одной из основных стихий его души… Тяжелый честолюбец, о котором знали, что он службою ориентируется то на Аракчеева, то на Киселева».

Вряд ли можно согласиться с этим определением. Честолюбцами были практически все декабристы; на следствии и в мемуарах они обвиняли в этом не только Пестеля, но и друг друга. Вне честолюбия не существует, наверное, ни одного политического деятеля. Люди, лишенные политических амбиций, не занимаются подготовкой революции и не пытаются изменить ход истории. И при этом честолюбие политика — в разумных, конечно, пределах — не находится в противоречии с его стремлением улучшить жизнь соотечественников.

Пестель же, строя свою служебную деятельность, не ориентировался ни на Аракчеева, ни на Киселева. Ориентировался он в первую очередь на нужды своей тайной организации.

Обладая незаурядным умом практического политика, Пестель намного раньше других осознал, что осуществление высоких идей тайных обществ невозможно без использования заведомо «грязных» средств. Что заговор не может существовать без финансовой поддержки, а революция не будет успешной без нейтрализации (в частности путем шантажа и подкупа) «высших» начальников, контролирующих значительные войсковые соединения.

Он понимал и то, что военная революция может победить лишь при условии жесткой дисциплины в рядах ее участников — и всеми силами пытался установить режим собственного лидерства в тайном обществе. Осознание сложности задачи удержания захваченной власти привело его к идее уничтожения императорской фамилии и установления опирающейся на штыки диктатуры.

При этом Пестель поставил на карту слишком многое: не только собственную жизнь, но и собственную честь. Ибо его мнения и действия никак не вязались с общими романтическими представлениями начала XIX века о «благородном деле революции», тактика которой заключается лишь в слове «дерзай». И проиграл Пестель тоже по-крупному: лишившись жизни, он остался в памяти большинства современников «русским Бонапартом», беспринципным и жестоким эгоистом, стремившимся лишь к личной власти.

Между тем документы этого мнения никак не подтверждают. Незадолго до казни Пестель написал родителям: «Настоящая моя история заключается в двух словах: я страстно любил мое отечество, я желал его счастия с энтузиазмом, я искал этого счастия в замыслах, которые побудили меня нарушить мое призвание и ввергли меня в ту бездну, где нахожусь теперь». И не верить этому признанию нет оснований.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

I. ИСТОЧНИКИ

I. 1. Опубликованные

Басаргин И. В. Воспоминания. Рассказы. Статьи. Иркутск, 1988.

Бестужев-Рюмин К. Н. Воспоминания // Сборник Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. Т. 67. № 4.

Бестужев-Рюмин К. Н. Письмо к Л. Н. Толстому о декабристе М. П. Бестужеве-Рюмине //Декабристы и их время. М., 1928. Т. I.