Пестель - [120]

Мозалевский успел только разбросать на улицах «Православный катехизис», когда в город пришла весть о восстании в Василькове. Местные гражданские власти объявили тревогу, закрыли выезды и въезды в город и принялись задерживать всех подозрительных. Мозалевский пытался скрыться и вернуться к восставшему полку, но был арестован.

После ареста, выяснив его личность, прапорщика отвели на допрос к князю Щербатову. И Мозалевский на всю жизнь запомнил слова, которые сказал ему тогда корпусный командир: «Вы начали действовать слишком рано. Я знаю лично С. И. Муравьева, уважаю его и жалею от искреннего сердца, что такой человек должен погибнуть вместе с теми, которые участвовали в его бесполезном предприятии. Очень жалко вас: вы молодой человек и должны также погибнуть». После этих слов генерал, прошедший не одну войну и много повидавший на своем веку, заплакал. Несмотря на прямой приказ из штаба армии, Щербатов отказался двинуть свои войска против мятежников — и это единственное, что он смог сделать для Муравьева.

Вечером 31 декабря, когда прапорщик Мозалевский уже сидел в камере киевской тюрьмы, восставшие роты вышли из Василькова и направились в город Брусилов, где Муравьев хотел дождаться ответа от Щербатова. Однако до Брусилова они не дошли: на пути восставших оказалось большое и богатое селение Мотовиловка, владение местного помещика-поляка Иосифа Руликовского. В Мотовиловке Муравьев приказал остановиться: приближался Новый год.

* * *

1 января нового, 1826 года восставшие провели в Мотовиловке. И дневка эта показала: Черниговский полк как боевая единица больше не существует.

Летом 1827 года, ровно через год после казни Сергея Муравьева-Апостола, в Василькове началось новое следствие, проведенное местными — гражданскими и военными — властями. Речь шла «об убытках, нанесенных жителям возмущением Черниговского полка». Из ведомостей, которые были составлены в ходе этого расследования, видно, что больше всего «убытков» понесли торговцы спиртными напитками.

Хозяин трактира Иось Бродский заявлял, например, об украденных у него «водки 360 ведер». Нашлись свидетели, подтвердившие, что «водки и прочих питий действительно в указанном количестве вышло потому, что солдаты не столько оных выпили, сколько разлили на пол, — ибо в тех местах, где брали питья, были облиты оными». Подсчитывали количество выпитого солдатами Мотовиловская и Белоцерковская экономии, Васильковский питейный откуп, Устимовский, Ковалевский, Пологовский, Мытницкий, Сидорианский питейные дома. Практически у каждого второго из поименованных в ведомостях местных евреев после ухода полка не оказалось в хозяйстве одного-двух ведер водки.

После того как «в шести шинках была выпита водка», многие из солдат просто потеряли контроль над собственными действиями. По свидетельству хозяина Мотовиловки Иосифа Руликовского, восставшие «напали на хату крестьянина, хорошего хозяина, и, войдя в хату, нашли там только что умершего старика Зинченка, который окончил свою жизнь, имея более ста лет. По деревенскому обычаю, покойник лежал на скамье, одетый в белую рубашку и покрытый новым полотенцем. Солдаты спьяна издевались над телом старика, — а был он малого роста и сухопарый. Всю его одежду забрали, да еще, схвативши мертвое тело, тащили его танцевать».

Естественными спутниками пьянства стали грабежи. Грабежам подвергались прежде всего местные евреи: ведомости об «убытках» подали мещане Гершка Козыр, Хайом Ровенский, Йошка Ратманнский, Аврум Витянский, Дувид Бейлис, Аврум Лейба Мазур, Хаим Менис, Овсей Гершка, Гдаль Сайзберг, Аврум Лейба Эппельбойм, Янкель Смоляр, Мошка Бильский, Зельман Герзон, Дудя Кимельфельд, Рувин Шутин, Гершка Троцкий, Аврум Белопольский и многие другие. Еврей же Абель Солодов, подавая список убытков, присовокупил к нему: «Содрано с жидовки половину наушниц с жемчугом и золотом» на 40 рублей ассигнациями.

Однако грабежу подвергались не только питейные дома, не только евреи-арендаторы, но и обыкновенные крестьяне, те, кого, по революционной логике вещей, восставшие солдаты призваны были защищать. У «вдовы Дорошихи», например, украли «кожух старый», оцененный в 4 рубля ассигнациями, на такую же сумму понес убытков житель Василькова Степан Терновой. Солдаты Юрий Ян, Исай Жилкин и Михаил Степанов обвинялись в том, что «в селе Мотовиловке отбили у крестьянина камору и забрали вещей на 21 рубль». Некоторые из этих вещей потом были найдены у них после усмирения восстания, а некоторые оказались «на дворе под артельными повозками спрятанные». В списках «заграбленных» вещей — бесконечные сапоги, шапки, платки, холст, скатерти, юбки, рубахи, наволочки, чулки, иконы. Ведомости об убытках подали крестьяне Савва Зинченко, Ефим Костенко, Степан Тищенко, Иван Кузьменко, Осип Сулименко, Павел Нестеренко и многие другие.

Иосиф Руликовский утверждает, что грабежом мелких хозяйственных вещей черниговские солдаты не ограничивались. Он приводит в своих «Записках» факты разбоя, избиений, изнасилований. «Какая-то пани в пароконных санях с кучером ехала в Киев на контракты. По пути увидела она издалека войско. Не зная хорошо местности, она против Большой Салтановки свернула вправо, к так называемому Бибикову Яру, чтобы там спрятаться, и застряла в снежном сугробе. Роты, проходившие под командой офицеров, прошли мимо, ее не трогая, но мародеры, что следовали за ротами, увидели ее, напали, сделали ей немало неприятностей и забрали деньги».