Песок. Повесть длиною в одну ночь - [2]
Денег нигде нет.
Я бросаю быстрый взгляд на водителя. Его лицо выглядит так, будто его пахал добросовестный пахарь. Я криво улыбаюсь ему. Его иссеченное оспой лицо принимает угрожающее выражение.
Но они же точно были, — заверил я не столько таксиста, сколько себя, разглядывая лежащую на сиденье кучу сомнительных сокровищ, которая каким-то образом помещалась у меня в карманах. В сотый раз, наверное, засунул руку в правый карман куртки, ожидая в сотый же раз не найти там ничего, кроме высыпавшегося из сигарет табака.
Ожидания меня не обманули.
Денег не было.
В сотый раз их не оказалось и в других карманах.
Хорошо, что в здание торгового центра, около которого мы остановились, был встроен банкомат. Потому проблема решилась относительно мирно, — я снял деньги, таксист, качая головой, взял деньги, машина, качая плохо закрепленным задним бампером, увезла таксиста и деньги.
А я остался.
Без денег и ничем не качая.
Вообще-то со мной что-то не так.
Надо курить.
Я засунул руку в карман, чтобы достать сигареты. И в ладонь словно впрыгнула сложенная вчетверо банкнота номиналом в сто гривен. Я достал ее из кармана и долго — около минуты — смотрел на нее со всех сторон и ракурсов.
Пока не рассмеялся над собой.
От греха подальше я переложил деньги в задний карман джинсов. Там точно никуда не денутся. Ну то есть, — не буду зарекаться! — не должны. А там кто знает?
Трудно все-таки рассматривать жизнь как кино. При таком бюджете и масштабе декораций сценарий и сюжет у жизни все-таки не очень. По сюжету мне, видимо, нужно было попасть в торговый центр этим воскресным очень-очень ранним утром, а попадать я сюда не собирался. И сценарист не нашел ничего умнее, чем забросить меня в здание с помощью хитрого сюжетного хода — необходимости расплатиться с таксистом. В планы сценариста не входил альтернативный вариант расплаты.
Хотя деньги точно были.
- Они были, ты слышишь! – раздраженно ору я.
Все равно на улице не души. Холодно и поздно.
А так хоть сцена драматическая.
А ну, дорогой сценарист, поведай-ка мне: зачем меня нужно забрасывать в этот центр? Я здесь встречу свою судьбу навеки? Или сейчас ко мне подойдет искусственно улыбающийся завистливый менеджер в костюме от Гуччи и сообщит, что я выиграл шесть миллионов долларов? Или что? Да ничего. Ничего не случится, потому что мы с тобой прекрасно знаем - я завяз в болоте собственных дней, медленных, безликих, одинаковых дней, и ничего не может произойти в принципе такого, что выведет меня из состояния мертвой и расслабленной обреченности. И поэтому я сейчас смотрю на эти громадные песочные часы в витрине, которые оставляют меня один на один со своим привычным и уже родным страхом.
Время — песок.
Мое время — чужой песок.
Как в тот раз.
Черт, ну я же точно помню, что посмотрел тогда перед уходом в зеркало.
...кап-кап — капают песчинки на мою одуревшую от жары голову, прикрытую глупой зеленой панамой. Кап-кап. Кажется, я чувствую каждый кристаллик песка, — а это потому, что песок сыпется из Димкиных рук. На остальные песчинки мне плевать. Они мне не интересны.
— Серый! А Серый!
...кап-кап...
— Ну чего там? — мне очень не хочется вылезать из-под панамы.
Потому что мне нравится смотреть сквозь нее на солнце и песок.
— Айда купаться!
Ты хоть обсохни по-человечески, чудо.
Я помню, что сам таким был когда-то. Не успел вылезти из воды, как тут же хочется обратно, а еще веселее — вообще из нее не выходить, пока или не посинеешь, или жабры не вырастут.
— Димка, — я улыбнулся под зеленым щитом, на который продолжали сыпаться песчинки, — погрейся чуток, погоди. Сейчас полезем.
— Ну Серый...
— Пять минут, Турецкий. Загорай пока.
Загорать эти пять минут Димке, если честно, совсем не обязательно. Меня всегда удивлял этот факт: ведь целый день в воде, на берегу его почти не бывает, а загар ровный и сильный. И не сгорает на летнем солнце, ни кремов никаких не надо, ни еще чего...
— Еще чего?! — обиженно вскрикнет Димка, предложи я ему крем для загара.
Да, это чудо зовут Димка. Ему двенадцать, он худощав и уже не шестиклассник, что он и любит с гордостью повторять. Лично я не вижу тут никакого повода для гордости, особенно если вспомнить оценки в Димкином табеле.
Кап-кап, — продолжают беззлобно издеваться надо мной песчинки из Димкиной ладошки. Я начинаю понимать, что очень скоро они соберутся в толпу и агрессивно, как и положено любой толпе, сомнут мою зеленую крепость, мою последнюю защиту от солнца.
Солнцезащитные очки я забыл дома.
Поэтому тут я велел Димке прекратить. А еще лучше — сгонять мне за сигаретами.
— Ну тебя...
Малыш, кажется, обиделся.
Я со вздохом сел, снял с лица панаму. Солнце тут же пошло в атаку, — мне пришлось сощуриться, склонить голову перед его мощью. Что бы мы не думали и не говорили — но звезды всегда сильнее слабого человека. Особенно солнце.
— Давай деньги, — вздохнул Димка. — Что с тобой делать…
А Димка умел долго смотреть на солнце, не мигая, не отводя взгляда. Наверное оттого, что у самого Димки в глазах всегда играло теплыми лучиками свое грустное, непостижимое солнышко.
…Димка, солнышко. Прости меня. Я все чаще начинаю думать о тебе в прошедшем времени, как будто ты исчез, растворился, и о тебе остались только воспоминания.
Он мечтал намыть золота и стать счастливым. Но золото — это жёлтый бес, который всегда обманывает человека. Кацап не стал исключением. Став невольным свидетелем ограбления прииска с убийством начальника артели, он вынужден бежать от преследования бандитов. За ним потянулся шлейф несчастий, жизнь постоянно висела на волосок от смерти. В колонии, куда судьба забросила вольнонаёмным мастером, урки приговорили его на ножи. От неминуемой смерти спасла Родина, отправив на войну в далёкую Монголию. В боях на реке Халхин-Гол он чудом остался жив.
Жизнь подростков отличается: кто-то дружит со своими родителями, кто-то воюет, у кого-то их и вовсе нет, кто-то общительный, кто-то тихоня. Это период, когда человек уже не ребенок, но и не взрослый, период сотворения личности, и у каждого этот переход происходит по-разному: мягко или болезненно. Фахри – подросток с проблемами: в семье, школе, окружении. Но у него есть то, что присуще не всем его – понимание того, что нужно что-то менять, так больше продолжаться не может. Он идет на отчаянный шаг – попросить помощи у взрослого, и не просто у взрослого, а у школьного психолога.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Дример — устройство, позволяющее видеть осознанные сны, объединившее в себе функционал VR-гаджетов и компьютерных сетей. В условиях энергетического кризиса, корпоратократии и гуманистического регресса, миллиарды людей откажутся от традиционных снов в пользу утопической дримреальности… Но виртуальные оазисы заполонят чудища, боди-хоррор и прочая неконтролируемая скверна, сводящая юзеров с ума. Маркус, Виктор и Алекс оказываются вовлечены в череду загадочных событий, связанных с т. н. аномалией — психокинетическим багом дримреальности.
В Центре Исследования Аномалий, в одной из комнат, никогда не горит свет. Профессор Вяземский знает, что скрывается за ее дверями. И знает, как мало времени осталось у человечества. Удастся ли ему найти способ остановить аномалии, прежде чем они поглотят планету? И как быть, если спасти мир можно только переступив законы человечности?
После неудавшегося Апокалипсиса и изгнания в Ад Сатана забирает с собою Кроули, дабы примерно его наказать — так, как это умеют делать в Аду, — а Азирафаэль не собирается с этим мириться и повышает голос на Господа. Рейтинг за травмы и медицинские манипуляции. Примечание 1: частичное AU относительно финала событий на авиабазе. Примечание 2: частичное AU относительно настоящих причин некоторых канонных событий. Примечание 3: Господь, Она же Всевышний, в этой Вселенной женского рода, а Смерть — мужского.