Песок и золото - [52]

За окном не было ничего, кроме машин и грязи. И ворона клевала каменный кал. Рита не отзывалась.

— Я не злюсь, выползай, — я присел на краешек, у нее в ногах, и сказал. — Поешь.

Рита, точно дикий зверек, высунула мокрый нос из-под одеяла. Моргнул испуганный глаз, как монетка со дна фонтана. Я попытался ободрить ее мягкой улыбкой. Наконец, она выбралась, села. Хлопали трагически накрашенные глаза.

— Ты меня любишь? — спросила Рита.

Я глядел на нее долго, все не мог оторваться. А потом повторил: «Поешь» и подвинул блюдо.

— Ты меня любишь? — снова спросила Рита. Дрогнула засохшая было тушь.

— Конечно, люблю, — подумав, сказал я. — Люблю, как и всех божьих тварей. Вот тебе сахару. Ты с тремя ложками пьешь? А, нет, забыл, четыре. Вот, и еще размешаю. Попробуй омлет. Горячий?

Рита долго приходила в себя в ванной. Я дожидался ее на матрасе, на самом краешке, но чувствовал, какой он теплый от ее тела. Я знал, что нам следует сделать. Это был странный, совсем не понятный мне самому порыв, но было стойкое ощущение, что нужно поступить именно так, и никак иначе.

Когда она вышла, по-прежнему еле живая, я объявил ей, что мы идем в церковь. Мы жили возле Собора Непорочного Зачатия Девы Марии и часто ходили туда просто так, послушать органную музыку. В этот раз я подумал, что стоит дойти до православного храма на Ваганьковском кладбище.

— Там дождь и холодно. Мы не дойдем, — говорила она, но послушно собиралась.

* * *

Железной сетью падал холодный дождь. С хрустом ломались зонтики. Я неторопливо шел без капюшона, довольный погодой, небом, собой. Я шел, чувствуя, что обязан исполнить долг, но какой и зачем — непонятно.

Отрезвевшая, брезгливо скакала по лужам Рита. Мои ноги с первым шагом промокли до голени. Машины, казалось, вот-вот поплывут.

В церкви не было никого, даже служительниц. Это был темный и старый, чудесный храм. Свечи и книжки лежали без присмотра. Я взял свечек и ссыпал рублей на стол. Рита в темном платке напоминала вдову в зените отчаянья. Мы приблизились к алтарю. Я поцеловал ноги Христу и начал молиться. Я слышал, как пыталась молиться Рита. Во всяком случае, она что-то шептала, стоя рядом со мной. Кажется, она шептала: «Прости». Только это слово.

Скоро у нее затекли стопы, было видно, что ее мутит, и что больше жизни ей хочется просто сесть, но она послушно стояла рядом со мной, а я уже сам окончательно перестал понимать, зачем мне все это нужно. Но, когда вышел, на душе сделалось очень спокойно.

* * *

Дома я сразу зашел в спальню и, раскрыв шкаф, стал бросать свои вещи на пол.

— Где моя сумка, не знаешь? — спросил у Риты.

Что-то грохнулось в коридоре. Рита вбежала в комнату. Платок развевался, испуганные глаза.

— Ты чего?

— Ухожу, — сказал я.

— Может... хоть выпьешь чаю? Я пуэр приготовлю. У тебя ноги какие вон мокрые, — сбивчиво заговорила Рита.

— Ну чай, в принципе... если с лимоном, — я взял с полок несколько книг, бросил поверх одежды. Мокрые джинсы решил оставить здесь. А то все остальные вещи промокнут.

* * *

Мы молча сидели в кухне. Играло радио «Джаз». Рита присматривалась ко мне, пытаясь понять, запугиваю я ее или решился уйти на самом деле.

Время от времени я ей улыбался.

— Чай очень вкусный. У тебя там где-то лежали эклеры.

Рита замешкалась.

— Да... у меня... эклеры, — она достала пачку из холодильника, положила, не развернув, на стол, повернулась лицом к окошку.

Я неторопливо, со смыслом поел. Стал озираться в поисках салфетки, но в итоге просто вытер руку о штанину. Я нашел сумку сам. Сумка лежала на антресоли, пыльная. Аккуратно разложил по отсекам вещи.

— Я ухожу, — повторил я негромко. — Мы, наверное, уже не увидимся.

Молчание. Показалось, что Рита что-то обдумывает, но через секунду в ее глазах зажглись животные огоньки, и, рыча, Рита бросилась на меня с кулачками. Я крепко схватил ее за руки, но взметнулась нога, и сделалось очень больно. Я с трудом осел. Рита упала на матрас и заревела в голос.

— Сука... я так любила тебя! — закричала она сквозь слезы.

— А я все еще люблю тебя, как и всех...

— Да шел бы ты на хуй вместе со всеми божьими тварями!

— Я ухожу, — снова сказал я, и, не поднимаясь с пола, стал залезать в сырые кеды. Как же больно, какая сильная боль. Никогда прежде я не получал по яйцам.

— Что это за гнилые отмазы... Божьи твари вот эти вот... Что ты из себя хоругвеносца тут строишь?

— Евнуха, ты хотела сказать.

— Евнуха! Думаешь, я не знаю, что ты сейчас Яну пойдешь ебать? Да ты просто ждал повода!

Я хотел было ответить ей, но подумал, что в этом нет никакого смысла. Рита рыдала и корчилась на матрасе. Зеленые сопли текли из носа, смешиваясь со слезами, но это не казалось мне чем-то неприятным.

— Прощай, — сказал я и вышел на лестницу. Уже у лифта услышал снова животный крик. Что-то треснуло и упало. Стихло.

Я зашел в лифт. В голове как в ускоренной съемке пронеслось все еще раз — и ее губы и зубы, и Большой Каменный мост, и храм, и матрас, и кухонный нож с бледным лезвием. Было жаль, что все вышло именно так.

Дверцы закрылись.

Рыбы возле воды

Женя пришла на работу пораньше, проверила клетки, подсыпала корм, приклеила ценники. Потом вспомнила, что надо проверить аквариумы, и проверила их.