Песок и время - [2]

— Папа давай придумаем, что это кораблик и отправим его назад, на север, в Союз.

— Давай придумаем, — ответил Сергей.

Опуская кораблик на воду и толкая его в волну, они оба, словно угадывая мысли, молча смотрели, как его подхватила свежая струя воздуха и понесла, понесла. Кусок пенопласта становился все меньше и меньше. Потом совсем исчез из виду, но они еще долго стояли молча, пытаясь разглядеть далекий, но близкий душе родной берег.

Их молчание прервал чей-то крик. Обернувшись, Сергей, увидел, что к ним приближается небольшого роста человек в форме цвета хаки. Когда он подошел ближе, они его узнали — это был Фархад Норов, один из переводчиков группы советских военных специалистов. Фархад по национальности был таджик, окончил Педагогический институт в Душанбе. Молодой парень двадцати пяти лет отроду на русском языке говорил с большим акцентом:

— Сэргей, меня за тобой послалы, уже пора лэтэт.

Когда Фархад впервые появился в группе, многие не сразу могли понять, о чем он говорит, но потом привыкли и уже не обращали внимания на его своеобразный акцент. Когда его спрашивали, на каком языке он во сне разговаривает, он отвечал:

— Конечно, на таджикском.

Если к Фархаду обращались на арабском языке, то ему сначала приходилось переводить в уме на таджикский. Затем с таджикского на русский и озвучивать фразы. Все происходило наоборот, если обращались сначала на русском языке для перевода на арабский язык.

Схема эта была очень запутанна, но выручала — особенно начальников, которые не утруждали себя изучением разговорного арабского языка и изучением основ мусульманской культуры. Другие же члены группы уже после нескольких недель общения с местным населением могли на бытовом уровне неплохо понимать друг друга.

* * *

О том, что предстоит длительная и неприятная командировка в город Кофру на границе между Ливией и Чадом, члены группы узнали неделю назад.

Уже несколько месяцев там, на границе, шла война, хотя советское командование упорно называла все происходившее «Вооруженным конфликтом». Это можно было объяснить довольно простым образом: во-первых, если советские военные специалисты участвовали в боевых действиях на стороне Ливии, то это попахивало международным скандалом, что, конечно же, не входило в планы государства. Во-вторых, тогда этим самым специалистам нужно было присваивать звание воинов-интернационалистов и засчитывать каждый день, проведенный на войне, за три дня, и еще полагался целый ряд социальных льгот по возвращении домой: право на внеочередное получение жилой площади, установка телефона в квартире и т. п.

Конфликт так конфликт, но дело осложнялось тем, что обычно в Кофру ездила другая группа специалистов из Бенгази — это был их регион по обслуживанию техники войск противовоздушной обороны ливийской армии, на вооружении которой находились почти все современные советские зенитно-ракетные комплексы и комплексы радиотехнических средств. А в этот раз пришла телеграмма из Триполи от главного советского военного советника с содержанием, неприятным для специалистов из Сирта: в кратчайшие сроки сформировать группу специалистов зенитно-ракетных и радиотехнических войск для отправки в Кофру, чтобы произвести внеплановое обслуживание вооружения и военной техники.

В это время как раз произошла смена руководства группы советских военных специалистов из Сирта. Полковник Марченко, благополучно пробыв в Ливии три года, отправился на пенсию в Союз. Ему на смену прибыл новый руководитель, полковник Ковалевский, полная противоположность Марченко и по внешнему виду, и по характеру, и по поведению в отношении подчиненных ему офицеров. Марченко слыл либералом, был грузноватым человеком пятидесяти лет, редко повышал голос и старался, как казалось, не особенно вникать в технические вопросы, связанные с эксплуатацией техники и вооружения. Речь его была несколько медлительна, он не любил суеты и каких-либо внезапных изменений в процессе службы. Сказывалось пребывание в мусульманской стране и житейский опыт. К нему и обращались все по имени и отчеству, а не по воинскому званию, кроме конечно официальных мероприятий, где воинская субординация была просто необходима. Любимая его поговорка была: «Выпил свои двести граммов и не высовывайся, держи нос по ветру».

В городке распоряжением вышестоящего начальства специальным приказом был установлен сухой закон. Этот приказ полностью соответствовал существующему запрету на употребление алкоголя в Ливии. Здесь, в исламской стране, за нарушение этого запрета местные жители представали перед судом и, как правило, получали длительные сроки заключения, а то и приговаривались к смертной казни. Но какой русский продержится на протяжении нескольких лет без спиртного? Какой?

В местных магазинах, естественно, ничего алкогольного не продавалось, даже не было пива, любимого напитка Сергея. И особенно жаждущим приходилось вспоминать домашние рецепты изготовления браги, самогонки — из томатной пасты, сухофруктов и т. п.

Официально самогоноварение запрещалось, но на деле все обстояло иначе: лишь бы не попасться на глаза начальству. Поголовного пьянства не было, но для снятия стрессов и во время праздников многие позволяли себе выпить, и можно было, выходя на прогулку, почувствовать давно забытые спиртовые ароматы, распространяющиеся то от одного, то от другого специалиста.