Песочные часы с кукушкой - [28]

Звуки шагов заполнили широкий коридор, уставленный бюстами различной степени значимости. Карл Поликарпович влился в хвост процессии, не привлекая ничьего внимания – да и с чего бы? Какой-то фабрикант… Слева и справа на Клюева, кто с грустью, кто с торжеством, кто с верой в грядущие поколения, смотрели мраморные головы ученых. Ньютон, Байен, Декарт, Фуко, Максвелл… И – на душе у Карла Поликарповича потеплело, – Ломоносов. «Эх, Михайло Васильич…, – подумал Клюев, переглядываясь с бюстом. – Один вы половины этих умов стоите…». Светило российской науки ответил ему безмятежным взглядом каменных глаз.

Зал для собраний напоминал лекторий какого-нибудь крупного университета. Или арену гладиаторскую, как подумалось Клюеву. В центре – площадка для выступающих, а по кругу возвышались ряды сидений. На входе фабрикант задержался, разглядывая чудной потолок – на нем светились звезды, уложенные миниатюрными лампочками в созвездия. Члены Совета расселись на первом ряду, самом низком, остальные – такие же «совещательные голоса», как и Клюев, повыше. Людей было даже как-то слишком много. Карл Поликарпович замялся на ступеньке прохода, не зная, куда сесть, и тут услышал тихое:

– Пст! Пст! Карл Поликарпович… Сюда.

В третьем ряду Клюев увидел, к своему изумлению, Жака. Тот махал ему рукой призывно и улыбался. Причем, что больше всего поразило фабриканта – без всегдашней своей язвительной усмешки. Менее всего Клюеву хотелось бы сидеть с этим субъектом рядом, но если он будет вести себя прилично… Тем более что на него уже начали оглядываться. Карл Поликарпович протиснул свое крупное тело между сиденьем и… да, ему живо вспомнилась школа – партой. Только что эта была не разукрашена процарапанными надписями вроде «Капитошка-картошка», а покрыта дорогим зеленым сукном. К каждому месту прилагались графин с водой, стакан, папка с чистыми листами бумаги, и писчий набор.

– Как здоровье Адама? – Вежливо поинтересовался Клюев у Жака. Тот махнул рукой:

– Идет на поправку. Врач прописал ему покой и апельсины.

Слуга в ливрее «Дворца», украшенной эмблемой Острова Науки – микроскопом в круге шестеренки, – устанавливал на «арене» большую доску для лекций.

– Яков Гедеонович вторым выступает, – расщедрился на беседу Жак. – Вы программку читали?

И он ткнул пальцев в небольшую книжицу, чей уголок высовывался из-под папки. Клюев раскрыл ее и нашел глазами строчку: «Шварц Я. Г. доклад «Искусственный разум – современные достижения».

– Разум? – Не сдержал изумления фабрикант – Я думал, он про электрический двигатель будет рассказывать…

– Вы сильно отстали от жизни, калюпчик, – Жак издал тихий смешок, а Карл Поликарпович даже расслабился, завидев белозубую, издевательскую улыбку француза: жаково дружелюбие вызывало у Клюева смутные подозрения в том, что мир катится в неправильную сторону. – Вчерашний день ваш электро-двигатель. С ним уже все решили на предыдущих заседаниях.

– Предыдущих? – На Клюева явно напал какого-то рода ступор, и он мог только односложно вопрошать.

– Ну… – Жак поерзал на сидении, звякнул графином. – Неофициально, со дня вступления Якова Гедеоновича в должность, они с Советом встречались уже раза четыре. С последствиями, – совсем уж туманно закончил помощник Шварца.

На них зашикали – в зале потух общий свет, а площадка в центре лектория наоборот, осветилась яркими электрическими лампами. Карл Поликарпович попытался глянуть в список докладов, да поздно, уже ничего не разобрать было. На площадку вышел средних лет мужчина, грузного телосложения, с детским лицом и словно бы мятыми бакенбардами.

– Моя работа… – начал он, чуть заикаясь от волнения, потом обернулся резко, будто ожидал увидеть позади шпиона, перевернул пару листов с таблицами на доске. – Посвящена в основном… основана на работах Ивановского… о вирусах…

Из темноты зала кто-то произнес с сильным акцентом:

– Пресьтавтьес пожальюста.

Докладчик вздрогнул, будто и впрямь собрался «преставиться», потом догадался, что от него всего-то хотят услышать имя.

– Домбровский Милош Казимирович, Варшавский университет, профессор физиологии…

– Благотарю. Продолшайте.

Поляк кашлянул и принялся сначала косноязычно, потом, осмелев, все четче, излагать постулаты доклада. До Карла Поликарповича долетело едва слышное бурчание со всех сторон, он непонимающе заозирался, но потом понял, что это переводчики шепчут членам Совета, толкуя речь Домбровского. Тема Клюеву не была близка, бормотание усыпляло, так что какое-то время он клевал носом. Затем его в бок остро ткнул локтем Жак:

– Карл Поликарпыч, Яков выходит.

Прислуга унесла таблицы с выкладками поляка, выдвинули грифельную доску. Клюев протер глаза. На научную арену вышел Шварц. По сравнению с предыдущим оратором он выглядел более уверенным в себе, однако Карл Поликарпович заметил, что и Яков, прежде чем начать, замялся и оглядел невидимую аудиторию. «Иезуитство какое-то, – подумал Клюев, – стоишь на свету, на тебя из темноты пялятся…»

– Вопрос создания искусственной жизни, или, по-иному, искусственного разума – сиречь, созданного не природой, как считают дарвинисты, и не Господом Богом, как считают остальные, а человеком, возникал перед учеными давно. – Начал Яков. – От Арнальдуса де Вилланове и Авиценны до Парацельса и Левенгука – и далее, как я имею честь обрисовать почтенной аудитории, – секрет зарождения искусственной жизни будоражил великие умы. Но посмотрим, что за рецепты предлагаются нам в научных трактатах алхимиков. «Собрать майскую росу в полнолуние, добавить три части крови от чистых душою людей, запечатать сосуд в конском навозе…». Я бы еще для красного словца добавил – «протанцевать голышом вокруг три дня»…