Песочные часы - [30]

Я имел основание предполагать, что Ленхен, дорвавшись до столичной жизни, пустилась во все тяжкие и, что всего удивительнее, с завидной быстротой научилась прятать концы в воду. Такие выводы я сделал, однажды на рассвете заметив ее попытки открыть замок входной двери посредством шпильки для волос. Я пустил в ход свой ключ и спросил Ленхен, на что она надеялась, не имея ключа и зная, что двери повсюду запираются в девять часов вечера.

— На счастливую встречу с вами, — ответила она игриво, — и на то, что вы одолжите мне ваш ключ, чтоб я могла заказать себе дубликат.

Я оказал ей эту маленькую услугу.

Несмотря на светомаскировку на лестнице, я заметил, что у Ленхен — красивые серые глаза в окружении темных ресниц.

С тех пор прошло много времени, и, судя по всему, Ленхен ни разу не попалась. Бездетные Шониги в ней души не чаяли, в швейной мастерской, куда ее устроили, Ленхен была на хорошем счету, а попытки дяди втянуть ее в «национальное движение» Ленхен встречала с таким энтузиазмом, словно надеялась со временем стать преемницей фрау Клебер, председательницы Женского союза.

Итак, в этот четверг блоклейтер привел к нам Ленхен. Ее вид ничем не напоминал ночную искательницу приключений. Он полностью соответствовал «идеалу немецкой девушки»: никакой «бубикопф» — мальчиковой головы с короткими волосами, а, наоборот, светлая коса, уложенная на затылке. Скромненько опущенные глазки. Юбка на сантиметр ниже колен. Брошка с изображением фюрера…

Такие брошки носили многие гитлердевицы, но, присмотревшись, я увидел, что у Ленхен фюрер получился вниз головой. Не знаю, впопыхах или для смеху это было сделано. Я глазами указал ей на этот непорядок, и она тотчас незаметно переколола брошку, но при этом так мне подмигнула, что меня в жар бросило…

Со своим непревзойденным умением возводить в высокую степень всякую чепуху, Шониг объявил, что сегодня юной гитлердевице будет доверена самостоятельная работа.

Альбертина умиленно чмокнула девочку в щеку, розовую и тугую, как гуттаперчевый шарик, который вешают над колыбелью младенца.

После этого приступили к ритуалу: я застелил большой кухонный стол клеенкой поверх скатерти, Альбертина достала из висячего шкафчика принадлежности для письма. Пачку бланков принес с собой Шониг. Деньги на покупку этих бланков собирали с жильцов квартала, и это занятие также числилось по разряду «патриотических свершений». Сборщики этих денег, гитлермальчики, имели некоторые маленькие привилегии вроде контрамарок в кино на агитационные фильмы, а деньги от продажи бланков шли на нужды раненых. Таким образом, в этом круговороте угодных фюреру дел все было устроено наилучшим образом.

Ленхен включилась в него естественно, если отвлечься от уморительных гримас, которые она потихоньку адресовала мне и которые красноречиво выражали ее отношение к усилиям дяди и его подруги.

Пресловутые письма представляли собой литографированные стандарты, на которых было напечатано, что такая-то национал-социалистская организация: Союз женщин, Гитлерюгенд и тому подобные — сообщает солдату такому-то о своих достижениях в патриотической работе в тылу: «Сборы на улице», «Сборы в домах»— утиля, старой обуви, стеклянной тары. Цифры проставляли в отведенных для них местах, а готовый литографированный текст заверял адресата, что он может воевать спокойно: «Товарищи по движению» в тылу не дремлют.

Такие письма регулярно рассылали фронтовикам, и Шониг тщательно следил, чтоб не было обиженных и обойденных стандартными письмами.

Меня интересовало, как откликаются «героические воины вермахта» на эти сообщения из тыла. Оказывается, и тут был порядок: ответные письма с фронта, подшитые в соответствующую папку, регулярно зачитывали на всякого рода собраниях. Для этого отбирали наиболее подходящие, потому что, как объяснила мне Альбертина, иногда письма с фронта содержали разные жалобы, «не идущие к делу».

Сегодняшнее «занятие» началось с того как раз, что Шониг зачитал письмо, которое должно было украсить очередное собрание.

— Пишет ефрейтор Вилли Шмитке с Восточного фронта! — объявил блоклейтер торжественно и пояснил: — Это сын швейцара из Далмас-отеля, который живет у нас в угловом на пятом этаже. — Шониг помнил дислокацию квартала, как таблицу умножения.

— Господи, я вспоминаю, что, когда этот Вилли родился, я подарила серебряную ложечку на зубок младенцу! — сказала Альбертина и вытащила носовой платок. Под строгим взглядом блоклейтера она добавила: — И вот он вырос и стал защитником великой Германии от восточных варваров.

Шониг одобрительно кивнул головой. Интермедия была закончена. Он стал читать, держа бумагу в вытянутой руке, так как не носил очков.

«Уважаемый господин блоклейтер! Я и мои товарищи шлем вам горячую благодарность за ваши усилия на ниве патриотизма и просим не снижать усердия. Нас осчастливили результаты, которых вы добились, особенно в сборе старых шерстяных изделий. Ведь это все пойдет на изготовление теплых вещей для нужд вермахта. А зима здесь очень холодная, и только мысли о фюрере согревают нас и поддерживают наш дух. Здесь уже начались морозы…»