Песочные часы - [24]

Советская группа заметила, что воду можно смешать с водкой «луа мой». Амебы и бактерии бесследно исчезнут, что многократно проверялось.

Нет. Фильтрованной воды нет во всей округе. Колодцы отравлены трупным ядом. У нас нет ни хлеба, ни консервов. Выезд был рассчитан на один день.

Зачем хлеб? Мы можем есть рис, как солдаты.

Нет. Риса нет. У солдат точно отмеренные порции, их нельзя лишать питания.

Хорошо: мы ничего не будем есть. Сорвем во дворе немного бананов. Воду прокипятим на уличном костре. Тут полно рухляди, которую можно сжечь, хворосту и листьев.

Нет. Жечь ночью костры запрещено.

Но ведь население, которое возвращается, разводит у дорог костры.

Дороги усиленно охраняются. А здесь опасная зона.

Товарищ, здесь есть две жестяные банки. В пустых лавках мы найдем молоток и зубило. В полчаса смастерим бездымную бензиновую печь.

Нет. Мы не имеем достаточного запаса бензина.

Мы должны увидеть массовые могилы. Нам надо иметь снимки, фильмы, материал для газеты.

Нет. Надо возвращаться. Может быть, мы приедем сюда еще раз. Поехали, товарищи. Сопровождающие — по машинам!

Во втором часу ночи мы добрались до Хошимина.

XL. Еще день в ожидании очередного выезда, все зависит от того, насколько безопасно там, в Кампучии. Ходим, наблюдаем, осматриваем, безуспешно пытаемся отчиститься от желтой пыли, выбиваем сумки и трясем блокноты, стираем рубахи и штаны. Долгие дискуссии. Спирт с пепси-колой, купленной за доллары на местном базаре: тут еще много американских запасов. Наброски статей, но в них больше вопросов, чем ответов. Опять споры, давно известные шутки, которые никого уже не смешат. Новые встречи, поездки в Шолон за тигровым бальзамом, служебные и партийные разговоре. Сбор документов, который каждую минуту приходится прерывать, так как собранное рождает еще больше неясностей.

И отель «Рекс», который ныне называется «Бентхань».

Забыл спросить, что это значит. Жаль. Каждый из знаменитых ранее сайгонских отелей нынче получил другое, местное название. «Палас», например, — это «Хыунги», то есть «Дружба», а «Мажестик» — это «Кыулонг». Буквально это значит «девять драконов», а в переносном смысле — девять рукавов реки Меконг, которые составляют дельту.

Гостиница, в которой живем мы, десять телевизионных групп и пять корреспондентов, расположена на углу улицы Ты Зо, что означает «Свобода». Прежнее название, «Каравелла», изменено на «Доклап», то есть «Независимость». Это, может быть, самая знаменитая гостиница в истории мировой печати. Некоторые прямо утверждают, что именно в «Каравелле» американцы проиграли вьетнамскую войну. С 1961 по 1975 год здесь вырабатывались взгляды и позиции, которые в конце концов вызвали в американском обществе самое сильное в его новейшей истории смятение. Здешняя журналистская биржа была описана в почти двухстах книгах. Бар на десятом этаже был ключевым информационным пунктом для многих разведок мира.

Именно сюда запыхавшийся корреспондент Эн-би-си когда-то принес секретное сообщение о том, что американское командование задумало свергнуть Сианука, чтобы посадить в Пномпене своего человека и перерезать в конце концов эту проклятую «тропу Хо Ши Мина». Если перерезать эту проклятую дорогу, победа будет наверняка обеспечена. Поначалу сплетне никто не поверил: она была похожа на тысячи других, которые каждый вечер стекались сюда из самых необычных источников. Когда же она подтвердилась, из отеля «Каравелла» понеслись в мир комментарии, в которых свержение Сианука рассматривалось исключительно в контексте дальнейшего хода американо-вьетнамской войны. Мало кому пришло тогда в голову, что свержение Сианука даст начало целому ряду событий, которые станут вехой в современной истории Азии.

Надо бы, однако, воскресить в памяти более широкий фон тех событий, свидетелем которых я здесь стал.

XLI–L

XLI. Вечером в небольшом зале местного телецентра нам показали два документальных фильма, о существовании которых мы слышали и раньше. Это был совершенно неофициальный показ, в чисто информационных целях. Фильмы не будут демонстрироваться публично, не будут в порядке обмена переданы телевидению какой-либо из братских стран или проданы на валюту за границу Причин не назвали, но о них уже через минуту после начала показа можно было легко догадаться. Газетный фоторепортер работает совершенно иначе, чем полицейский фотограф при осмотре трупа и места убийства; кинокамера — мертвый предмет, но по характеру ее употребления можно без труда установить, с какой целью производилась съемка. Это был фильм для служебного пользования в полном смысле этого слова. Он почти целиком состоял из крупных планов и множества таких деталей, которые оператор, работающий в кино или на телевидении, наверняка бы опустил.

Крупный план. Труп женщины примерно лет тридцати: открытый рот, сведенные челюсти, лицо, скривившееся в гримасе боли, черные волосы раскинуты вокруг головы и местами засыпаны высохшей грязью. Камера медленно опускается вниз, появляется левая грудь, и хорошо видна рана, нанесенная, по-видимому, ножом или штыком. Правая грудь закрыта измятой окровавленной тряпкой. Задран неестественно смятый подол крестьянского платья. Следующий кадр, который в первый момент непонятен: в промежности у женщины торчит заостренный бамбуковый кол диаметром в десять сантиметров, другой конец которого на полметра ниже босых ступней. Кровавая каша в паху и на лонном бугорке. Лужа потемневшей крови на бедрах.