Песочница - [82]
Глеб. Диогена.
Эля. Точно! Ты и про Диогена знаешь? Так ты правда философ? Никакой не бомж, а просто странствующий философ?
Глеб. Нет, я не философ. Философы слишком заняты парадоксальностью собственного умственного бессилия, и, скрывая его, заменяют поиск истины поиском новых слов, означающих невозможность ее достижения.
Эля. Ну, про моего отца понятно. Он, и правда, все время занят смертью. То боится, что его пришьют из снайперской винтовки, а то – экстрадиции на родину. Ну а я-то? Почему я занимаюсь смертью? Что же, учеба в Сорбонне – это занятие смертью?
Глеб. Да.
Эля (обиженно). Ты просто мне завидуешь, поэтому так и говоришь.
Глеб (расстроившись). Эля, Бог – мой свет, я вовсе не хотел тебе завидовать и вовсе не желал тебя обидеть! Я просто имею в виду, что, превращая жизнь в некое соревнование, человек занят исключительно бренными мыслями, а ведь это и есть ничто иное, как смерть. Но смерть – это совсем не так уж плохо! Это неотъемлемая часть жизни! А учиться – это хорошо. Я тоже все время учусь!
Эля (все еще обиженно). И где ж ты учишься? Уж не в Оксфорде ли?
Глеб. Эля, для того чтобы учиться увлеченно и взахлеб, вовсе не обязательно платить старым лгунам, заживо погребенным в стенах престижных университетов. Причем платить так много, что этих денег хватило бы, чтобы уберечь от голодной смерти минимум пару деревень в какой-нибудь истерзанной голодом стране. Для того чтобы учиться, вовсе не надо следовать назойливым традициям людей, настолько серьезно относящимся к жизни, что всё, что они видят в этой самой жизни, – это только свою собственную смерть, и мне их искренне жалко, потому что они действительно умирают, так и не пожив.
Эля (задумчиво, начиная подкашливать). Глеб, ты – человек-загадка. Может быть, ты сам смертельно болен и поэтому все бросил и пытаешься смаковать каждую крошечку бытия?
Глеб. Нет человека, который не был бы смертельно болен, весь вопрос в длительности течения болезни. С другой стороны, даже смертельно больной может почувствовать себя совершенно здоровым, ибо тело наше есть лишь упрямый якорь, удерживающий нашу любовь…
Эля. Ты сказал – любовь? Ты хотел сказать – душу?
Глеб. Нет, именно любовь. Тело мешает нам излучать любовь, оно то болит, то жадничает, то вожделеет, а любовь не терпит ни того, ни другого, ни третьего. Все живое являет собой источник любви, а человек способен быть самым сильным ее источником!
Эля. Ты какую любовь имеешь в виду? Неземную? Платоническую, неплотскую?
Глеб. А плотской любви не бывает. Плотская любовь – это как голод или жажда. Это потребность нашего тела. Корабль нуждается в якоре только пока он в гавани, но стоит ему отправиться в плаванье, как спущенный якорь становится обузой. Так и тело становится обузой, когда мы отправляемся в путешествие.
Эля. Ты имеешь в виду загробную жизнь?
Глеб. Я имею в виду любовь.
Эля. Я тебя не понимаю, хотя понять тебя безумно хочется…
Глеб. В том-то и беда, что люди не понимают, что понимать-то им ничего и не надо. Вам все время нужно все классифицировать, привешивать ярлыки, раздавать определения. Ты – философ. А ты – идиот. Ты – анархист. А ты – обкуренный…
Эля (нежно). Не обижайся на меня…
Глеб. Я не обижаюсь! Просто иногда мне кажется, что каждый человек говорит на собственном языке, состоящем из его собственных ярлычков и банальностей, и договориться между собой люди не в состоянии, даже если они очень захотят… Даже если им это станет действительно нужно, как, мне кажется, стало нужным понять друг друга нам… А обижаться тут не на что…
Эля (еще нежней). А отчего же хмуришься?
Глеб. Я не хмурюсь!
Эля (с удивлением). Да ты плачешь?
Глеб (отворачиваясь и пряча глаза). Нет! Это просто дым от жаровни попал мне в глаза!
Эля (задумчиво). Когда я была маленькая, взрослые казались мне недостижимо мудрыми, а теперь я вижу, какие они все ничтожества… А сама я – издерганная, взбалмошная дура… (Заливается кашлем.) Не просто дура, а дура с насморком.
Глеб (тоже шмыгая носом). Насморк – это хорошо. Он дает редкий шанс оторваться от повседневного мира и оказаться запертым в себе самом, с заложенным носом, с заложенными ушами, со слезящимися глазами… Поэтому когда я болею насморком, с одной стороны, я раздражен, что это непостижимое неудобство отвлекает меня от моих обычных занятий, но с другой стороны, я могу оказаться наедине с самим собой, и от этого мне становится хорошо и спокойно.
Эля (задумчиво). Ты такой необычный, но мне с тобой так хорошо. А тебе, наверное, скучно со мной, простуженной дурой.
Глеб. Ты – вовсе не дура. Вообще настоящие дуры встречаются исключительно редко. Я, например, никогда не встречал. Женщины просто забрасывают свои мысли о главном и принимаются думать о мелочах, отчего через некоторое время оказывается, что о главном мыслить они отучились.
Эля (проникновенно). Глеб, а что же это самое главное, о чем нужно думать?
Глеб. Ты и сама знаешь.
Эля. Любовь?
Глеб. Да, конечно, любовь.
Эля (взволнованно). Но мы и думаем все время о любви! (Помолчав.) Ну, конечно, когда не думаем о порванных колготках… Но какая же любовь в порванных колготках? Ведь это тоже важно, Глеб? Это ведь важно, чтобы женщина была красивой?
Герберт Адлер, герой нового романа Бориса Кригера, пытается разобраться в сложных переплетах поколений, преодолеть навязчивую аморфность и односложность существования, научить себя и окружающих непротивлению счастью…
«Если в самом начале плаванья корабль взял неверный курс, то, как ни крепок его корпус, как ни велики запасы провианта и как ни дружна команда, – он обречен затеряться в безбрежных водах мирового океана. Если же курс был проложен правильно, то – даже дурно построенный, даже с минимумом провизии на борту и с подвыпившей командой, – корабль наверняка дойдет до цели своего путешествия.»Борис Кригер – член Союза писателей Москвы, канадской ассоциации философов и футурологического общества «Будущее мира».
Мы не знаем, существует ли в действительности основной закон космологии, однако мы можем с уверенностью заявить, что, следуя выражению МсСrea, существует «принцип неопределенности в космологии» («Uncertainty principle in cosmology»). Таким образом, Космос обрамляют два принципа неопределенности: один на маленькой шкале квантовой механики, другой на большой шкале космологии. Научные исследования могут многое рассказать нам о Вселенной, но не о ее природе и даже не о ее основных геометрических и физических характеристиках.
Мы часто совершаем необдуманные поступки, цена которых со временем становится непомерной, разъедающей нестойкие основы наших сердец. И кто знает, действительно ли мы виноваты, или это некий Божий промысел диктует нам свою волю, дабы мы прошли многократно повторяющиеся испытания? Испытания смертью, несчастной любовью, предательством... «Альфа и Омега» – роман о безусловной любви, единственной форме любви, которая, по совести говоря, может именоваться любовью. Любви не за что-то и не вопреки чему-то. Любви, поставленной во главу угла, ставшей стержнем жизни, началом и концом, альфой и омегой...
Поиск ответа на вечные вопросы бытия. Автор размышляет о кризисе середины жизни, когда, оглядываясь в прошлое, ищущий человек пытается переоценить все, что пережил, и решить, куда ему идти дальше. Может быть, кто-то последует примеру автора; «придет к выводу, что лучше прожить одну жизнь подробно и вдумчиво, чем разбазариваться на тысячу смазанных и невыразительных судеб».Роман вдохновляет обычного читателя. Да, каждый из нас с его страстями, исканиями, страданиями, даже болезнями – Великий Человек. Он интересен для других.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.