Песочница - [35]
Давайте прочтем несколько строк из стихотворения Бодлера «Le beau navire», то есть «Дивный корабль»:
«Ты плывешь, вздымая волны воздуха широкой юбкой… Так роскошная шхуна выходит в открытое море, распустив парус… В медлительном и в то же время энергичном ритме».
Это видение могло явиться Бодлеру только в середине девятнадцатого века где-нибудь в Париже. В страшных современных мегаполисах абсурден кринолин. Среди спокойной жизни неторопливых фиакров и тильбюри, и цветочных корзин на каждом углу воздух был, вероятно, несколько более акварелен, чем в современных загазованных парижских автомобильных пробках…
Читаем далее:
«Благородные ножки дерзко раздвигают воланы юбки и пробуждают темные желания, словно две чародейки…»
Широкая юбка волнует пространство, даже энергичная походка уступает повелительной плавности контрдвижения. Неуместны бег, быстрая ходьба, динамика движения должна напоминать сдержанный танец…
А теперь вложите этому одетому по той моде созданию в уста несколько вышедших из употребления старинных фраз: «Ах, сударь…»
Ну, что? Теперь вы видите? Вот как обокрал нас век компьютеров, облапошил…
Когда чувственный мир низведен до скуки порножурналов, когда все пропитано бесчувственным сексом – эротизма больше нет. Он умер. Можете не звонить папаше Фрейду. Ему нечем будет вам помочь. Наши неврозы нынче имеют совсем другие корни – и это вовсе не подавленная чувственность, а так, мелочные обиды детства, природная лень, избыток денег у других или их отсутствие у нас, и навязчивое желание кого-нибудь огреть по затылку…
Воплощение нашего крика
На рукотворном острове, омываемом сиренью персидских вод, воздвигнуто невероятное строение – очевидное воплощение амбиций пустынного шаха. Гордый каменный парус отеля Burj al Arab – несомненная невидаль нестареющего света! Света, стремительно растворяющегося в нищете роскоши, в дури белесых псевдооткровений, в плеске белил ослепительных одеяний и в силе чуждой нам веры упрямых погонщиков верблюдов!
И только щебетание птиц, это суетливое потрескивающее щебетание, словно бы вырванное из плоскости тишины, может пробудить ошалелый от жары воздух, наполняющий каменные паруса, но этот щебет не пробудит уснувший варяжский инстинкт завоеваний, некогда столь свойственный великанам северных царств. Теперь они стали послушными строителями воздушных замков шаха, воплощенных в вереницу осязаемых каменных парусов… Сначала накачавшие его сокровищницы золотом, уплаченным за черную, вонючую маслянистую жидкость, теперь за это самое золото они возводят во плоти и камне набросанный в паре штрихов чудо-мираж!
Каков промежуток между замыслом и его воплощением? Что означает торопливый шарж, начертанный капризностью эскиза? По-видимому, возводители гигантских пирамид живы и поныне. Для них величие надгробий важнее мириад живых людских ироний, называемых суетливым человеческим бытием.
Неистовство атаки, с которым крыло летательного аппарата бросается на текущий ему навстречу и обреченный держать его на своих струящихся плечах воздух, – вот что движет замыслами сказочного шаха… Полет в неведомое пространство, лежащее над безжизненностью его родных барханов.
Что это, как не вероломное насилие над славой вознесения тех, кому было велено расточать пророчества? Но шахам не пристало терзаться непокорными сомнениями. Уверенность в своем праве на чудо – вот что движет чудотворцами современного поднебесья! Вот что содержит их дух в раболепном поклонении изобилию, сытной вольготности, намеренной издевке над пространством, вызову, брошенному в оплеванную кривизну земной гравитации.
Мы научились покорять притяжение тверди только затем, чтобы лить смертоносные ливни на головы наших собратьев. Как побочный эффект случилось так, что промеж бомбардировщиков и истребителей затесалась и гражданская авиация, эта условная разновидность добровольного самоумерщвления, на время разделяющее взлет и посадку. Анахарсис ведь верно подметил, что путешествующих нельзя причислить ни к живым, ни к мертвым. Отправлясь в полет на каменном лайнере отеля Burj al Arab, его гости, уплатившие иной раз и по семь тысяч долларов за ночь, возносятся на небо, не отрываясь от земли, эксплуатируя Вавилонскую башню, святотатственно запасшись услужливыми переводчиками на случай очередного Божьего недовольства.
Господь не любит башен. Как-то не сложилось… То ли дело вкуса, то ли просто неприятно, когда к тебе на небо лезут монтажники-высотники!
Белоснежность арабских отелей, как белоснежность арабских одеяний, компенсирует отсутствие снега в пустыне. Подразумеваемая чистота помыслов, адресованная к небесной простоте взглядов на смерть, – вот залог успешного продвижения правоверных на пути к вершинам послепотопного мира! Цунами не поглотит их праведных парусов. Верные Синдбады ждут у причалов сигнала рубить канаты. Мы и не заметим, как в вечерний час с вершины минаретов нам наконец растолкуют суть протяжного слога, – не завывания, а именно оборванного в строгом радении слога, знаменующего тот порядок, которым мир силится наградить себя уже добрые полторы тысячи лет.
