Песочница - [20]
Когда по возвращении я рассказал ему, что написано в статье про официальные религии, которые я сравниваю с кассовыми фильмами, он долго удивлялся, как такое напечатали в нашем пуританском городишке, а потом весело добавил, что теперь понимает, почему я послал его за газетой.
– Сам-то ты в город боишься соваться? – участливо спросил мастер.
Я вздохнул и кивнул головой в ответ.
– Ну вот и посиди пока дома, здоровее будешь… – посоветовал он на полном серьезе…
Совет мастера
Несмотря на то что я повсеместно ругаю телевидение как неоспоримое зло нашей эпохи, я все же грешен и сам смотрю телевизор. Ведь этот прибор имеет таинственное поле притяжения. Где бы ты ни оказывался в доме, если телевизор включен в одной из комнат, ты неизбежно приплутаешь и усядешься перед этим сомнительным алтарем. Он, как очаг в Средневековье или костер в пещерные времена, манит нас, невразумительных тварей, к своему светящемуся облику. Чем бы мы ни были заняты в комнате, где включен телевизор, рано или поздно наш взгляд неизбежно окажется прикован к экрану, и это не какое-то измышление, а обыкновенный, можно сказать физиологический, факт.
Вообще нужно сказать: телевидение зловредно не по сути, а по содержанию. Сотни каналов нескончаемой дребедени – вот в чем язва этого прибора, ежедневно совершающего насилие над нашими глазами и душой. Либо скука, либо гадость – вот и все, что могут предложить нам его сияющие недра. Словно жемчужину в горе мусора, приходится вылавливать в нескончаемой веренице каналов и программ что-нибудь стоящее внимание, что-нибудь, дающее пищу не только моргательному рефлексу, но и чему-то еще, для чего мы наверняка живем… Ну ведь не может же быть, что суть всего нашего существования сводится к тому, что нам пытается внушить неумолимый экран?
Руководствуясь этой, возможно, наивной надеждой, мы все же смотрим телевизор. Особый комфорт вызывало наличие программ на русском языке, не столько из-за их содержания, сколько в силу того факта, что от родного языка не убежишь, не скроешься, он все равно будет крепко цепляться за подтяжки нашего сознания. Вы разве не знаете, что наше сознание носит подтяжки? Это для того, чтобы оно не спадало и не оголяло наше подсознание, которое настолько неприлично, что выставлять его напоказ считается недопустимым. Хотя вот у меня в подсознании уже давно ничего такого в стиле Генри Миллера не водится. Ни разврата, ни тайных желаний. Так, мысль о миске пельменей да полмысли о неминуемой смерти – вот и вся моя начинка.
Внезапно нам отключили русские программы; мы смотрели их через одну компанию, которую, по всей видимости, поглотила неумолимая река времени. От этой компании остались сумбурные воспоминания и лишняя телевизионная тарелка, никчемная, как попытка познать непознаваемое, своей грустной антенной устремленная в молчащий эфир над облаками… Вот такая несчастная история любви между возвышенным спутником и низменной антенной, прикованной к кирпичной стене и лишенной способности воспарить и слиться в экстазе с источником телесигнала… Какая страшная судьба. Теперь, отключенная и брошенная, она валяется в углу двора; ее уши, слышавшие так многое, ныне глухи, а глаза слепы. На ее место водрузили другую антенну, и, собственно, об этом знаменательном событии и пойдет речь.
Оказалось, что крупная канадская компания наконец снизошла до осознания того факта, что, к примеру в Торонто, каждый второй – иммигрант, и соорудила целый пакет программ на иностранных языках. Я снова заказал себе русское телевидение и стал терпеливо ждать, когда прибудет мастер установить новую антенну. Наконец через пару недель пасмурным утром на пороге нашего дома объявилось это существо. Оно, по всей видимости, было мужчиной со столь длительным запойным стажем, что половая принадлежность сего индивидуума поистерлась и ушла как бы на второй план. Хотя, конечно, и к женскому сословию его отнести было совершенно невозможно. Короче, пришелец поначалу сделал вид, что понятия не имеет, зачем его сюда вызвали, но после короткого диалога все же признал, что прекрасно осознает свое предназначение, и неохотно отправился наружу низводить несчастную старую антенну и водружать новую. Прежде чем выйти, он испробовал все предлоги, по которым он мог бы отвалить, ничего не сделав. Нежелание работать было настолько явным, что даже после того как пришелец покинул дом, эта лень оставалась разлитой в прихожей и усыпила наповал двух котов и одну муху, случайно затесавшуюся в дом еще летом, а потом решившую и перезимовать, раз уж на юга лететь поздно… Помните, как у Пушкина? «Мухи собрались, и острым клином полетели мухи на юг загорать…»[9]
Мне не хотелось выходить из дома, ибо я, как обычно, пребывал в своем форменном костюме – домашнем халате, а на улице шел чуть ли не ледяной дождь. Местные мастера нашей канадской глубинки ненавидят, когда хозяин дома не участвует живейшим образом в их работе. Они свято верят, что никаких иных занятий, кроме как стоять под промозглым дождем и подавать им то болты, то отвертку, у нормального жителя этих мест просто быть не может. Иммигрантов у нас нет, и поэтому все экзотические работы выполняются гордыми потомками пионеров-первопроходимцев. А в них еще жива, знаете ли, эта цеховая гордость рыцарей оглобли и кавалеров напильника.
