Песня, зовущая домой - [19]

Ее брат стоял ко мне спиной. У него были ямочки над ягодицами и более прямые плечи. Он выглядел так же эфемерно, как и она, — пока не заговорил, негодующе растягивая слова.

— Мы не сделали ничего плохого. Это здесь задаром.

— Ох, детишки, плоды материнского чрева и так далее, — негромко бормотал Адам, вытирая голову Руфи полотенцем.

Он оценил ситуацию с одного взгляда и произнес одно слово — вылезайте! И сразу же две маленькие фигурки бросились к ступеням. Адам схватил одну, я другую. Моя была скользкой, как угорь, и холодной, как всякая рыба. Это был Йен. Под внешностью учительницы у меня бьется сердце, которое всегда меня подводит. Подвело и на этот раз. Я была сердита на свою добычу; я готова была ручаться, что заводилой был он, а ведь он не настолько мал, чтобы не понять, что его сестра больна. Но с первой же дрожью и первым взглядом этих фиалковых глаз мне захотелось прижать его к себе.

С моего белого кардигана было немного толку, но все же он был лучше, чем ничего. Я обернула кардиган вокруг него и стала растирать ему пальцы. Они выглядели очень маленькими в моей руке, и я чувствовала, какие они тоненькие и замерзшие.

— Мне — ни-чуточки-не-холодно, — заявил он, стуча зубами. — Мне-там-нравилось.

— Конечно же, наверняка мамочка разрешит вам снова прийти сюда завтра, — без малейшего смущения уговаривала я, ближе прижимая его к теплу моего собственного тела.

На это оптимистичное высказывание он безмолвно ответил еще одним фиалковым серьезным, почти смущенным взглядом.

— Так теплее? — спросила я.

И с достоинством, подобающим кому-нибудь вчетверо старше его, Йен Камерон, голый, как чайная роза, ответил:

— Да, спасибо. Так вполне удобно.

Мы вернули их в отель. Для Руфи, упакованной в чернильно-синий мохер, свернувшейся на руках у Адама, это была шикарная поездка. А Йен, которого я не решилась нести, трусил рядом в моем кардигане и моих сандалиях с полным присутствием духа вождя племени.

— Да когда купаешься, не надо же одежды, — с искренним изумлением сказал он, когда я стала высматривать около пруда их одежду. — Когда я с папой купаюсь, и он не одетый тоже. — Я отчаянно закашлялась.

— Как насчет этого для саморекламы? — вопросил Адам.

Я должна была отдать ему должное. Я ожидала, что как только мы вернемся в отель, он сочтет свою задачу выполненной, но ошиблась. Неубедительно бормоча что-то о занятости Дот и ее персонала, им-де не до возни с детьми — он оставался со мной до конца. Вместе мы засунули грешников в горячую ванну, сразу обоих. Это была очень большая ванна. И мы вдвоем их вытирали — именно тогда он и пробормотал эту фразу насчет детишек, когда мы уже заканчивали. Фраза звучала совсем неубедительно. Его руки с длинными пальцами очень осторожно обходились с густыми кудрями Руфи, и когда с купанием было покончено, казалось, оба нисколько не сомневались, что он отнесет ее в кровать. Йен, теперь выглядевший прилично в полосатой пижаме, шел сам, как и раньше. Ну, не совсем, как раньше: он почти спал на ходу.

Когда он забирался на кровать, я задала ему последний вопрос:

— И вы с Руфью никого не встретили, когда спускались вниз?

Все еще похожая на чешуйку, выпрямив ноги и прижав прямые руки к бокам, Руфь дозволила Адаму уложить ее на спину. Теперь он подтыкал вокруг нее одеяло. Йен залезал, как щенок — задрав попу и с ужасной возней. Я не могла не подумать о мистере Невидимке. Мистер Джекил — мистер Невидимка. Когда он бывал дома, шлепал ли он этот маленький круглый задик, щекотал ли золотисто-загорелые ступни? Я пока не решилась на такую вольность. К тому же он уже отвечал на мой вопрос.

— Вот уж нет! А мы не здесь пошли. У нас своя лестничка. — Он показал в окно, за которым виднелись перекладины пожарной лестницы. — Шикарная, идет до самой крыши.

Когда я закрыла дверь в спальню, Адам вытер лоб.

— Ух! Наверное, вы рады, что не замужем? — У него подкашивались ноги.

— Они спустились по пожарной лестнице. — Мне не удавалось выкинуть из головы пугающую картину; лестница была высокая и очень крутая, а я сама боялась высоты. — Если бы они поскользнулись…

— Это еще что! — отшутился Адам, поправляя галстук. — Только начало представления. Возможно, они покажут что-то похлеще, например, подожгут дом!

Это была шутка, но меня пробрала дрожь.

— Ну, вы-то выбрали что попроще, — поддразнила я, когда он собрался идти.

— Вы шутите! — возразил он. — Здесь она всему голова. Йен просто статист. — Он внезапно замолчал и нахмурился.

Я продолжала, не думая.

— Она похожа на свою мать. — У Магды Камерон были такие же темные глаза и густые волнистые волосы. Интересно, подумала я, хотелось ли ей, чтобы у близнецов были голубые глаза, как у их отца? Если бы у меня были дети, я бы хотела, чтобы у них были отцовские глаза…

Очнувшись, я встретила устремленные на меня глаза.

— Да, — говорил он отрывисто, как всегда, — очень похожа.

Я вспомнила, как он нес Руфь: почти так, как будто ему был знаком каждый изгиб маленького легкого тела. Но конечно же, это была нелепая мысль.

В первое мое утро в Торкомбе я проснулась совсем рано и услышала отдаленное ржание пони на вершине холма. Это было началом моей влюбленности в Дартмур, и с каждым днем я отдавала ему все большую часть своего сердца.