Песня волка - [24]

— Аниюнвийя уважают тебя за то, что ты сделал.

— Верно, но давай смотреть правде в лицо: мы все равно стали изгоями. Я не хотел говорить об этом в таком аспекте, но… Просто следует думать и о Том, что мне необходимо действовать и в мире белых.

— Что же ты намереваешься делать?

— Мне кажется, что я должен на неопределенное время уехать отсюда. И не куда бы то ни было по соседству. А далеко.

— Каким же ты образом намереваешься это провернуть?

— Есть идея.

Он записался добровольцем: Джон Дэйн, отец умер, мать недавно вышла замуж повторно. Диплом высшей школы. Никаких психических или физических отклонений от нормы. Пришлось испрашивать изъятие из протоколов материалов судебного следствия, но департамент шерифа пошел ему навстречу: закон обрадовался тому, что наконец сможет от него избавиться. Дэйн знал, что характеристика последует за ним всюду на протяжении его службы, но теперь это уже не имело значения. Его записали. Завтра его погрузят на поезд до Чатануги, где он пересядет на поезд до Далласа и двинется дальше, пока не доберется до Кэмп-Пэндлтона в Калифорнии. Он надеялся на то, что его отправят еще дальше, и впервые в жизни мир не казался ему таким уж большим. Через какое-то время он вернется, и все снова войдет в привычное русло.

Старлайт рыдала. Натан все время жал Дэйну руку, повторяя, как он им гордится. Таводи взял его с собой в последний раз в горы, и они прошли весь путь от пограничной башни до Тропы Сухого Пруда и дальше, к реке, затем по берегу, вернулись назад, сделав знаменитое «возвращение пантеры» в том месте, где зверь загрыз насмерть охотника у подножия горы. Они свернули там на север и вышли из лесной чащобы возле озера, разбили лагерь и стали говорить и говорить… Это было печальное, счастливое время, и Дэйн недоумевал, почему оно не может продолжаться вечно. Но ничто не стоит на месте. Он взглянул на Таводи и подумал, как делал это не раз, о том, сколько же еще проживет этот человек. Таводи был поразительно стоек, но все-таки смертен. Старик, почувствовав на себе взгляд юноши, повернулся к нему и вперил в него свои ястребиные глаза. И Дэйну показалось, что дед смотрит сквозь него.

— Когда ты вернешься, — сказал Таводи, — мы отправимся на охоту, будем рыбачить, и ты расскажешь мне о тех местах, в которых тебе удалось побывать, и о войне.

— Не знаю, побываю ли я на войне, дедушка.

— А почему нет? Кто стреляет лучше тебя? Могут ли белые выслеживать врага лучше? Нет. — Старик покачал головой. — Они пошлют тебя на войну, ибо ты молод и отлично умеешь делать то, что необходимо. Но ты вернешься. Горы будут уже не теми, что до отъезда Снежного Волка.

— Я вернусь, дедушка. И ты будешь меня ждать.

И тут, к удивлению Дэйна, старик наклонился и обнял его.

В день отъезда ему надарили подарков, но он оставил их Старлайт. Свой любимый нож он оставил Таводи, не желая рисковать тем, что может потерять его. Он сохранил лишь волчий амулет, поклявшись, что никогда его не снимет, и взял с собой лишь смену белья в заплечный мешок. Кроме Старлайт, Натана и Таводи, больше никто не пришел его проводить на станцию.

Пришел автобус, который должен был отвезти его в Чатанугу. Он остановился прямо перед ними, стоящими на обочине. Старлайт снова плакала, и Натан старался ее успокоить, одновременно давая Дэйну полезные советы в дорогу. Дед стоял немного поодаль, похожий на статую, высеченную в скале. Уайя попрощался со всеми и сел в автобус. Он услышал, как за спиной закрылась дверь и как водитель тронул рычаги управления. Желая отъехать как можно скорее, Дэйн сел у окна и стал смотреть на Старлайт, Натана и Таводи — с сухими глазами, но чувствуя, как дыхание учащается и соревнуется с сердцебиением. Почувствовав, как мягко тронулся автобус, он откинулся на сиденьи, смотря прямо перед собой.

Он записался в армию как Джон Дэйн. Но, несмотря на это, он навсегда останется Уайя-юнутци.

Дорогие родственники!

Новостей не очень много. Мой инструктор по боевой подготовке оказался очень хорошим человеком, и мы под его руководством быстро становимся морскими пехотинцами. Дни здесь длинные, но не такие уж и тяжелые, как жалуются некоторые. Я наслаждаюсь всей здешней обстановкой, во что городским париям трудновато поверить. По ночам я слушаю концерты по радиостанции, передающей классическую музыку, и думаю, что из всего подразделения я единственный, кто набрал за это время какой-то вес. Дедушка, я лучший стрелок во всем подразделении, и мы побили все остальные подразделения по результативности стрельбы, и поэтому мне кажется, что я лично перещеголял несколько сот — если не тысяч — остальных. Этим я обязан тебе. Не Помню, упоминал ли я об этом ранее, но после муштровального лагеря меня направляют в спецлагерь, где я должен буду пройти подготовку и стать чем-то вроде разведчика, и там же я смогу обучаться снайперской стрельбе. Неприятностей здесь не было покамест никаких, кроме того инцидента, о котором я уже писал: когда с меня захотели снять волчий амулет, как не соответствующий униформе. Было немного больно, но теперь все снова замечательно, и амулет я не снял. Это удивительная и непонятная страна: в горах здесь просто нечем заняться, а в пустыне, где мы иногда тренируемся, — полно змей. В городе я был дважды, но это просто еще один заурядный населенный пункт. Все пока что хорошо. Надеюсь, что и вы все в добром здравии.