Песня Обманщика - [12]

* * *

Не знаю, как долго мы занимались любовью в тот первый день в золотом солнечном свете середины лета. Время потеряло всякий смысл. Все, что имело значение в этом мире — это она, запах и вкус ее тела, ощущение ее волос, скользящих по моей груди, ее лодыжек, скрещенных вокруг моей талии, сладкий экстаз места, где наши тела соединялись. Она кончала снова и снова, задыхаясь и плача, когда свет падал на капельки пота на ее лбу и губах, пока, наконец, я не смог больше сдерживаться.

Я старался быть медленным, но, в конце концов, вошел в нее жестко и быстро, потеряв все, кроме ее запаха, ее тепла, горячих объятий ее лона. И она встречала каждый удар стонами и вздохами, поднимая свои бедра навстречу моим, крича от удовольствия в голубые небеса.

Я так долго сопротивлялся своей кульминации, что, когда она наступила, то обрушилась на меня, как Рагнарёк, как самый конец миров. Мне казалось, что я изливал свое семя в ее сладкое тело целую вечность, задыхаясь в резких, неровных криках, когда наши бедра сотрясались вместе.

Потом мне захотелось рухнуть на нее сверху, еще немного почувствовать ее мягкое тело под своим, но я боялся раздавить женщину из Мидгарда. В конце концов, они такие хрупкие. Поэтому я перекатился на бок и позволил ей положить голову мне на руку.

Она посмотрела на небо, и ее губы изогнулись в мягкой улыбке. Когда она заговорила, казалось, что ее голос доносится откуда-то издалека, будто она забыла, как складывать слова, и только сейчас вспомнила.

— Аня, — сказала она. — Мое имя Аня.

— И ты была прав насчет моего, — сказал я, переплетая наши пальцы над моей грудью.

Она вздохнула и повернулась ко мне своими небесно-голубыми глазами.

— Благодарю тебя, Локи, сын Лаувейи.

Услышав свое имя на этих губах, я почувствовал еще одно покалывание возбуждения по спине, и мой член дернулся. Запах нашего союза все еще витал в воздухе, и все же я был готов взять ее снова. Я взглянул на солнце в мягком голубом брюхе летнего неба. Я и так уже провел с ней очень много времени, без сомнения, ее хватятся, если мы задержимся дольше.

Я поцеловал ее мягкие губы, позволив лишь намеку на свой аппетит проступить сквозь них. Ее щеки вспыхнули, когда мы оторвались друг от друга.

— Может быть, мы еще увидимся, — прошептал я.

Ее глаза широко раскрылись.

— Неужели? Ты вернешься?

Я считал неразумным давать много обещаний. Обещание — это долг, а долг может стать оружием, используемым против тебя.

Но я дал обещание Ане из Мидгарда, даже если не использовал эти слова. Я поцеловал ее мягкие губы, потом кончики пальцев и сказал:

— Я еще вернусь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Возможно, оглядываясь назад на столь мрачные и мучительные годы, я должен был нарушить это обещание. Девять миров знают, что я нарушил достаточно обещаний в своей жизни. Разве что-нибудь изменилось, если бы я нарушил еще одно?

Но Аня не давала мне покоя.

Я закрывал глаза и видел ее полные губы, выпуклость бледных грудей. Я ощущал ее запястье в своей руке, ее сердцебиение билось под моими пальцами. В то время я искренне считал, что наше увлечение было безобидным. В конце концов, к чему плохому может привести секс? К ребёнку? Мы уже решили, что в таком случае делать. Так что я без всяких раздумий вернулся в деревню Ани через месяц после того дня, когда она отдала мне свою добродетель.

Это был прекрасный, ясный, теплый день. Солнце сверкало золотом в своем голубом гнезде, а с океана дул попутный ветер, несущий соленый привкус, который всегда заставлял меня размышлять о приключениях. Сейчас лето было уже в самом разгаре, и весь мир, казалось, созрел для сбора урожая.

Я спикировал на деревню в образе воробья — безобидная маленькая маскировка, которая могла привести меня почти куда угодно. Деревня кишела народом, большинство из которого я игнорировал. Мое обоняние было ограничено формой воробья, поэтому я полагался на зрение, кружа над группами женщин, пока искал ее золотые волосы и щедрые изгибы.

Там. Наконец-то. Аня стояла у вертикального ткацкого станка и ткала то, что, вероятно, станет парусом. Я сидел на крыше длинного дома и смотрел, как ее проворные пальцы нанизывают нити утка. Она работала быстро и легко, улыбалась в лучах яркого летнего солнца. Ее длинные волосы были убраны назад в практичный пучок, но тонкие пряди высвободились, витая вокруг сверкающих глаз и полных губ. Я наблюдал за ней до тех пор, пока желание прикоснуться к ней, убрать эти пряди волос с ее лица и прижаться губами к ее губам не стало настолько сильным, что стало почти болезненным.

Но даже тогда я старался дождаться, пока она останется одна. Женщина, работавшая рядом с ней, извинилась, и я полетел на землю, превращаясь в самого себя. Или, по крайней мере, те иллюзии, которые обычно использовал для себя.

— Привет, — произнес я.

Она резко повернулась ко мне лицом. Ее рука взметнулась, чтобы прикрыть губы, а прекрасные льдисто-голубые глаза наполнились слезами. Она бросилась мне на грудь, обхватив своими сильными руками мою шею и плечи.

— Ты вернулся!

Она прижалась лицом к моей шее и ахнула, будто хотела вдохнуть меня, наполнить все свое тело моей сущностью. О, клянусь Девятью мирами, ей было хорошо в моих объятиях.