Песня ночи - [118]

— Мы все в ловушке, — с горечью проговорила Каролина. — И не можем выбраться. Единственный выход — тот, что предложила я, Рамон. Я должна опознать маркиза.

«Ты умрешь вместе с ним», — с тяжелым сердцем подумал Рамон.

Он не произнес этих слов вслух, но Каролина, казалось, прочитала его мысли.

— А когда я умру, Келлз меня забудет. И он, с твоей, Рамон, помощью, станет настоящим испанским кабальеро, каким выглядит теперь. А ты, ты тоже забудешь меня, дорогой.

Это ласковое слово — слово «дорогой» — заставило Рамона содрогнуться.

— Я не забуду тебя, — проговорил он хриплым шепотом. — Я никогда тебя не забуду.

Каролина улыбнулась — ее улыбка была светлой и грустной.

— Это сейчас ты так думаешь, — проговорила она ласковым голосом. — Но время лечит раны. Я хотела умереть, когда думала, что Келлз погиб, но теперь спустя какое-то время я понимаю, что вкус к жизни вернулся бы ко мне в любом случае. Прошел бы год, может, два… И тогда я встретила бы тебя… Кто знает, как бы все повернулось? Так же случится и с тобой, Рамон. Ты встретишь какую-нибудь красивую женщину, которая будет относиться к тебе так, как я к Келлзу, и ты забудешь обо мне.

Он мог лишь мечтать о том, чтобы Каролина оказалась права, потому что всем существом своим чувствовал: ему уготована иная судьба. Он никогда не сможет ее забыть. Она останется в его памяти навечно.

По-прежнему держа Каролину за руки, он сел, глядя ей в глаза. Он представлял, как все будет выглядеть завтра, как она, бледная, но решительная, встанет перед губернатором и укажет на маркиза Солтенхэма, называя его Келлзом.

Он представлял, как она будет выглядеть потом, когда, повесив маркиза, ее приговорят к сожжению на костре. Рамон видел ее у высокого столба над ревущей толпой, видел, как оранжевые языки пламени лижут ее тело, как взлетают в небо горящим нимбом ее волосы.

И отпустил ее руки.

— Ступай, — произнес он упавшим голосом.

Каролина не торопилась уходить. Наклонившись, она поцеловала его в лоб. Рамон закрыл глаза — его одолевало желание схватить ее, запереть, как золотую птицу, в клетку и, заслонив грудью, принять вызов всего мира.

Но она возненавидит его, если он поступит так, как велит ему сердце. И он не сможет вынести ее ненависти, не сможет жить, зная, что она скорбит по Келлзу.

Дон Рамон отвернулся, чтобы женщина не увидела слез в его глазах.

— До свидания, Каролина, — проговорил он, прощаясь с ней.

Когда Рамок поднял голову, ее уже не было рядом. Выскочив из комнаты, он заметил лишь подол ее черного платья, мелькнувший где-то в конце коридора.

Вернувшись к столу, дон Рамон снова сел. Он вдруг почувствовал себя совсем старым, ему казалось, что из комнаты только что выпорхнула его юность, которая унесла с собой его сердце. Рамон застонал и опустил голову на руки.

Он любил эту женщину. И не мог позволить ей осуществить задуманное — это означало бы предать ее костру.

Глава 32

Каролина вернулась в дом на площади де Армас. Она приняла решение и не собиралась отступать. Что ж, она готова к смерти, но Келлзу умереть не даст, ибо только из-за нее он лишился королевского прощения и вынужден был вернуться к флибустьерству. Из-за нее он едва не погиб в Порт-Рояле, а затем воскрес в образе испанца дона Диего. Она стояла у истоков событий: если бы не отправленное ею колье, Келлз не оказался бы в Гаване и не лишился бы будущего, того будущего, которое принадлежит ему по праву рождения.

И завтра она заплатит сполна, они заплатят вместе с маркизом Солтенхэмом.

Но придется объяснить все Пенни, надо заставить ее понять. В конце концов, рано или поздно Пенни воссоединится с семьей. Как бы там ни было, Пенни могла бы поговорить с Вирджи. Хотя, пожалуй, не стоит поручать такое тонкое дело Пенни, надо самой написать Вирджинии письмо, а Пенни пусть сохранит его и при удобном случае переправит в Эссекс. Пенни сильная — она найдет способ это сделать.

Каролина села за стол и качала писать:

«Дорогая Вирджиния!

Я должна тебе объяснить, что случилось с Рэем и почему ты, возможно, никогда больше его не увидишь. Мне очень неприятно, что пришлось так обойтись с Робином Тиреллом, ведь когда-то он по-своему любил меня, но поступить с ним так, как решила я, — единственный способ спасти Келлза».

Каролина замарала «Келлза» и сверху написала «Рэя».

«Я думаю, что лучше маме не знать об этом, и Сэнди Рэндолфу тоже. Филдингу же безразлично, что со мной. А вот мама пусть лучше думает, что я счастливо и богато живу где-то в далеком краю. Сделай так, чтобы она поверила в это, Вирджи. Я пишу тебе еще по одной причине. Робин, маркиз Солтенхэм, сказал нам, что отец Рэя умер и Рэй унаследовал титул лорда Гейла. Но Рэя в каком-то смысле тоже нет, потому что он сейчас стал совсем другим человеком, и я молюсь о том, чтобы в качестве Диего Вивара он нашел свое счастье и мирный тихий дом, нашел то, чего из-за меня был так долго лишен. Так что Эндрю может смело присвоить себе титул, и ты станешь леди Гейл. Я прекрасно понимаю, что собираюсь поступить с Робином дурно, но моя любовь к Рэю говорит мне, что я права. Я никогда больше не увижу тебя, и, быть может, завтра меня уже не будет в живых, но, надеюсь, ты сможешь простить меня за то, что я обрекаю на смерть одного человека во имя спасения другого».