Песня на заре - [16]

Возвратившись после фестиваля из области, Зоя невольно увидела Дубовку в другом свете. Даже их дом показался ей каким-то неказистым, неудобным. Зоя умела быть откровенной с собой. И решила быть такой же откровенной с Павлом.

Утром после воскресника Павел уехал в район на семинар механизаторов. Вернулся он через несколько дней каким-то усталым, вялым. Однако вечером нетерпеливо ждал Зою возле клуба, зная, что она придет смотреть новый фильм.

Они опять пошли к кладям через Бульку. Идя рядом с Павлом по тихим сельским переулкам, Зоя твердо решила — не оставлять его. В ее воображении уже успел потускнеть большой город, квартира Ларисы Викентьевны, успели померкнуть огни театров, городских парков. И слова матери казались ей теперь малоубедительными.

— Я получила письмо. Ты знаешь, от кого. Меня могут принять в музыкальное училище. Откровенно скажу, мне не хочется ехать. Я останусь в Дубовке. Как ты думаешь?

Павел расстегнул ворот гимнастерки. Нет сомнения — Зоя говорит от души. Что ответить ей? Он понимал, что ее отъезд из Дубовки — опасная разлука. Если Зоя уедет, ему нельзя оставаться в селе. Говорят, время исцеляет горе, но оно нередко причина его.

И все же имеет ли он право удерживать, убеждать пожертвовать своим даром ради него?

— Тебе нельзя не учиться в музыкальном училище… Подумай сама. Допустим, стало известно, что такой-то парень или девушка может стать великим физиком или математиком. Так вправе ли кто-нибудь уговаривать его оставаться трактористом или сельским учителем? Что сказал бы твой отец? Он и в бой нес свою скрипку, потому что понимал — песня, музыка очень нужна людям даже в бою. Нельзя ради своего счастья забывать о долге.

— Ты считаешь… — не договорила Зоя.

— Да, я считаю…

Зоя редко плакала, но сейчас на глазах ее навернулись слезы. Нет, не слова Павла тронули ее, она почувствовала, что ничто больше не удержит ее в Дубовке, что впереди трудная, неизведанная дорога…

— Тогда и ты переезжай в город, — сказала она.

— Перееду. Но не сразу.

— Обещаешь? Поклянись.

— Клянусь, — и Павел обнял Зою.

Когда Зоя пришла домой, Мотря вскочила с постели, на которую прилегла не раздеваясь, и посмотрела па дочку вопросительным, тревожным взглядом.

— Еду в училище, — тихо сказала Зоя.

— И он поедет в город?

— Нет.

— Ну и слава богу. Он тебе не пара.

Теперь Зоя уткнулась в подушку и дала волю слезам: ее обидели последние слова матери.

15

Заседание правления продолжалось уже больше трех часов. Все устали и откровенно поглядывали на часы.

— Какие еще вопросы имеются? — для проформы спросил Касатенко, запирая ящик стола.

— Имеются заявления… Просьба отправить на учебу, — сказал секретарь.

— Например? — нахмурился Аким Федорович.

— Зоя Гурко подала заявление. И музыкальное училище ходатайствует.

— Может, музыкальное училище приедет сюда и будет вместо нее работать на поле? Еще кто?

— Григорий Воробьев, Николай Додонов.

— Никого не отпустим.

— Надо обсудить заявления, — тихо сказал Гирш.

— А чего обсуждать? Может, ликвидируем семеноводческий участок ради певицы? Нам нужны работники в колхозе, а не артисты.

— Это твое мнение.

— А твое какое?

— Отпустить Зою Гурко.

— Потому что она твоя племянница. Сам ратуешь, чтобы молодежь не уезжала из колхоза, а когда дело дошло до родственницы, ты говоришь — отпустить. Где же твоя принципиальность? А что народ скажет? Таких певиц, как твоя Зоя, в нашем селе сколько угодно. Просто полюбилась приезжему представителю красивая дивчина, вот и тянет ее в город. А будет ли из нее толк — никому не известно. От тебя, товарищ Гурко, я такого не ожидал.

Гирш молчал. Молчали и члены правления, их озадачило выступление Касатенко, его вызывающий тон.

— Пусть выскажутся члены правления, — предложил Гирш.

— Ну, так как, товарищи? — спросил Аким Федорович.

— Я скажу, — отозвался бывший капитан, член правления колхоза, бригадир строительной бригады, Корней Лисицын, родственник Акима Федоровича. — Представим себе, что мы не отпустили Зою Гурко. Как мы будем выглядеть в глазах культурных людей? И, главное, имеем ли мы право не давать ходу талантам? Заменить бригадира семеноводческого участка не так трудно, а воспитание таланта — дело народное.

Разразился спор. Все горячились, кроме Гурко, он сидел молча и только покачивал головой, словно поддакивал каждому оратору.

Но когда члены правления умолкли наконец, слово взял Гирш.

— Акиму Федоровичу показалось, что я ратую за племянницу. Нет, я не ратую. Может быть, лично я не хочу, чтобы она уезжала. Из-за нее я и приехал в Дубовку…

Вопрос о посылке Зои на учебу так и остался нерешенным.

Возвращаясь домой после заседания правления, Аким Федорович выбрал более длинный путь — мимо садов, по берегу реки, чтобы поразмыслить, оценить все, что говорилось на правлении.

«И чего я погорячился, чего так набросился на Гирша? Ах! Я же знаю, что он-то не собирался делать из Зои певицу… И вообще семеноводческий участок можно передать в другие руки, умных, работящих девушек у нас хватает…»

Аким Федорович уже повернул в свой переулок, когда услышал приближающиеся голоса: это были Павел и заведующий ремонтными мастерскими Михеев. Аким Федорович невольно прислушался к тому, что говорил Павлу старик: