Песня любви - [24]

После загадочных слов, произнесенных им, первый помощник махнул рукой, чтобы она входила, а сам вышел из каюты. Ей пришлось собрать все силы, чтобы сдвинуть ноги с места, но когда ей это удалось, она почти что влетела в двери и очутилась в центре комнаты перед массивным дубовым обеденным столом, изготовленным в эпоху Тюдоров, за которым свободно могло разместиться свыше полдюжины офицеров.

Глаза Джорджины были прикованы к подносу с едой даже после того, как она его поставила на стол. По ту сторону стола у восхитительных окон-витражей, наполнявших комнату светом, вырисовывались очертания человека. Она едва заметила эти очертания, поняв лишь, что кто-то стоит на пути солнечных лучей, что и позволило ей сообразить, где именно находился капитан.

Вчера, когда ей было дозволено познакомиться с убранством каюты и убедиться, что все для капитана приготовлено, она не могла глаз оторвать от этих стекол. Словно то были королевские покои. Ничего подобного ей видеть не доводилось, тем более на кораблях компании «Скайларк».

Вся мебель отмечена печатью экстравагантности. За длинным обеденным столом стояло одинокое кресло, выполненное в новомодном французском стиле ампир, красное дерево увенчивали бронзовые украшения, на подушках, которыми кресло выложено внутри, вышиты букеты ярких цветов. Еще пять таких кресел стояли в разных местах каюты: два у окна, два у письменного стола, одно — по другую его сторону. Письменный стол являл собой еще одно массивное изделие с могучими овальными пьедесталами, — которые даже трудно назвать ножками, — украшенными завитками. А вот кровать представляла собой истинное произведение искусства времен итальянского ренессанса: высокие, покрытые резьбой ножки, напоминающая арку высокая передняя спинка, матрас, покрытый стеганым шелковым одеялом.

Вместо обычного корабельного шкафа здесь высилась сделанная из китайского тикового дерева горка. Наподобие той, что ее отец привез в подарок матери из своего первого плавания на Дальний Восток вскоре после их свадьбы, декорированная нефритом, перламутром, ляпис-лазурью. Был там еще высоченный комод времен королевы Анны, сделанный из орехового дерева. Между ними возвышались обрамленные черным деревом и медью весьма современные часы.

Вместо обычных полок, укрепленных на стене, — настоящий книжный шкаф из красного дерева с позолотой, резьбой, стеклянными дверцами, за которыми виднелись восемь полок, заполненных книгами. Комод, определила она, был сделан в стиле Ризенер с мозаикой из цветного дерева, цветочным орнаментом, украшен позолоченной бронзой. Позади складной ширмы, обитой мягкой кожей, на которой изображен некий английский сельский вид и которая скрывала один из углов комнаты, виднелась фаянсовая ванна, явно изготовленная на заказ — такой длинной и широкой она была, однако, к счастью, не слишком глубокой, поскольку ей наверняка придется таскать воду, чтобы ее наполнять.

Кое-где в некотором беспорядке располагались навигационные приборы, в основном на письменном столе или подле него. На полу стояла двухфутовая бронзовая статуя некоей обнаженной дамы. За ширмой возле умывальника — медный чайник. Лампы, каждая отличающаяся от другой, были либо прочно прикреплены к мебели, либо свисали с крючков, вбитых в стены или в потолок.

Если добавить большие и менее крупные полотна, толстый ковер от стены до стены, то комната обретала такой вид, словно вы попали не на судно, а во дворец губернатора. И все это не говорило ей ничего о капитане Мэлори кроме того, что он мог быть эксцентричным или любил окружать себя красивыми вещицами, хотя и образующими порядочную мешанину.

Джорджина не знала, смотрит ли капитан на нее или глядит в окно. Она еще не поднимала глаз, не хотела этого делать, однако молчание затягивалось, и это натягивало ее собственные нервы, готовые вот-вот лопнуть. Ей хотелось просто исчезнуть, не привлекая к себе его внимания, если, конечно, она уже не привлекла его. Отчего он не произносил ни слова? Он же должен был знать, что она все еще здесь, готова выполнить все его пожелания.

—Ваша еда, капитан... сэр.

—Почему ты шепчешь? — До нее донесся шепот такой же тихий, как и ее собственный.

—Мне сказали, что вы... то есть кто-то упомянул, что вы, возможно, мучаетесь от последствий излише... — Прочистив горло, она громко завершила: — Головная боль, сэр. Мой брат Дрю всегда недоволен, когда кто-то громко говорит в то время, как у него... головные боли.

—Мне казалось, твоего брата зовут Айан.

—У меня есть еще братья.

—Чем их больше, тем хуже, — суховато заметил он. — Один из моих вчера вечером постарался напоить меня до чертиков. Думал, как это будет занятно, если я окажусь не в состоянии отправиться в плавание.

Джорджина едва удержалась, чтобы не улыбнуться. Сколько раз ее братья проделывали то же самое, не с ней, а друг с другом. Ей тоже доставалось от их проказ — ром в жидком шоколаде, завязанные узлом шляпные булавки, ее исподнее, развевающееся на флюгере, или, хуже того, на грот-матче корабля, принадлежащего не тому брату, кто это учинил, а другому, чтобы свалить вину на него. Судя по всему, негодяйские штучки были свойственны всем братьям, не только тем, кто происходил из Коннектикута.