Песня Кахунши - [21]

– Хочешь, я попробую? Ну вдруг?

– Без толку.

– Ничего, я попробую.

Сумди хватает его за руку.

– Надо попытаться, – твердит Чамди. – Амма и Гудди голодные сидят.

– Я на ту сторону улицы не пойду.

– Почему?

– После смерти отца мы Амме обещали туда не ходить. Она сказала, что это проклятое место. Наверное, боялась, что с нами тоже что-нибудь случится. А потом она с ума сошла.

– Зачем же вы тут остались?

– Амма не хотела уезжать. Она все на дорогу смотрит… на кровь. Там до сих пор пятно. Так и не стерлось. Въелось в камень.

– Но еду все равно нужно добыть, – не сдается Чамди.

– Добыть – не проблема. Тут недалеко закусочная Гопалы. Отец там подрабатывал, помогал хозяину понемножку. Гопала иногда отдает нам то, что после обеда осталось. Не в этом дело. Мы с голоду не умираем.

– А что тогда?

– Мы не живем, а выживаем. Еды хватает только-только, и конца-края этому кошмару не видно.

Откуда-то выползает нищий, Чамди уже видел его вчера у винного магазина. Мухи на месте, вьются и жужжат у старика над головой. Глаза у него закрыты, он что-то бормочет себе под нос. И Амма тоже сама с собой разговаривает. Столько людей в Бомбее, а они ни с кем, кроме самих себя, и словом перекинуться не хотят.

Чамди глаз не может оторвать от плюшек на прилавке булочной. Чуть выше, на втором этаже, крошечное окошко. Чамди ужасно жалко жену Усамы, она там сидит целыми днями взаперти, как звери в зоопарке. А внизу дорога. Крови на асфальте не видно, но Чамди почему-то уверен, что тут все и случилось. Хорошо хоть, что звуки следов не оставляют. Так и висел бы тут в воздухе визг тормозов и дикий крик Аммы. Просыпаешься с утра и слушаешь. Кошмар!

Сумди снимает рубашку, вытирает ею пот на груди и под мышками, комкает ее и швыряет под навес. Сумди сильный. Все мускулы видны. Сумди садится на землю, вытянув вперед искалеченную ногу.

– Сними ты свою майку, – говорит он, – жарко же.

– Ничего, мне и так хорошо.

– Чего ты стесняешься? Сними.

Майку снять очень хочется, жара страшная, но Чамди стыдно за свои торчащие ребра – даже мальчишка в такси его пожалел.

– Все нормально, мне хорошо, – повторяет он.

– Потом обливаться хорошо? Ты что, в прошлой жизни свиньей был? Снимай давай, а то я сам с тебя ее сниму!

Чамди живо стаскивает майку. Он никогда голым не ходил, а сейчас вот стоит посреди улицы, и все на него смотрят.

– Мама дорогая! Ты же тоньше прутьев решетки! Пролезешь в окно без проблем, – восхищается Сумди.

– Я же говорил, что ребра у меня…

– Ладно тебе, я же пошутил! Надо же, какой чувствительный! В этом городе нужно быть харами.

– Кем?

– Бесстыжим уродом. И нечего стесняться! Ты посмотри на меня – нога искалечена. Так что мне теперь, прятать ее или делать вид, будто это тросточка такая?

– Ногу не спрячешь.

– Спрятать что хочешь можно. Тебе просто воображения не хватает.

– Хватает, неправда!

– Докажи. Докажи, что ты не тютя, что у тебя есть воображение.

– Если докажу, ты мне мои деньги отдашь! Идет?

– Поглядите-ка на него, он уже торгуется! Какой прыткий!

– Вот смотри, майку я снял, хожу, всем ребра показываю. Значит, я не тютя.

– Ничего это не значит. Нужно представление.

– В смысле?

– Ладно, учись.

Сумди оглядывается по сторонам. По другую сторону толстого ствола стоят двое, молодой парень и мужчина постарше. Молодой выдыхает папиросный дым за ворот рубахи – думает, так будет прохладнее.

– Эй, – кричит Сумди, – отгадайте загадку! Кто отгадает, тому приз!

Тот, что постарше, выдувает дым в небо. Чамди небо жалко. Мало того, что приходится дым вдыхать и слушать, как кричит жена Усамы, так еще внизу вместо цветов одни нищие.

Тот, что постарше, вроде в хорошем настроении, а вот молодой сердито сплевывает.

– Ну-ка, сколько у меня ног? – спрашивает Сумди.

Старший молча курит.

– Что, думаете, простой вопрос?

– Ну, две.

– Мимо! Спросим твоего друга. Сколько у меня ног?

Молодой отмахивается.

– Что-то он не в духе. Жена бросила? Или девушке в постели не понравился?

– Вали отсюда, пока по роже не получил!

– И у тебя рука поднимется на невинного хромого ребенка?! Это не по-мужски как-то.

Старший смеется. Глаза у него маленькие и зеленые, как у Кайчи из приюта. Наверное, тоже непалец.

– Ладно, дядя, лучше я у тебя еще раз спрошу. Ну, сколько у меня ног? Даю подсказку: одна нога не ходит. Которая?

– Правая.

– В точку. А другая какая?

– Левая.

– А где еще одна? Самая сильная и самая важная? Ее не видно. Та самая, которая вроде у твоего друга не работает? Он из-за этого злится?

– А ну вали отсюда, бхадва! – огрызается молодой.

– У тебя средняя нога без дела болтается, а сам меня пиписькой обзываешь? Короче, дядя, ты не угадал, так что приз тебе не полагается. Плати давай!

– Денег не дам, – отвечает старший.

– Денег? Не в деньгах счастье. Главное – любовь. Ведь не перевелись еще на свете сердца, способные любить. Полюби меня, вот и вся плата. Не можешь полюбить, так хоть папироской угости!

Старший лезет в карман серой рубашки и бросает Сумди папиросу. Поймать ее Сумди не успевает. Он поднимает папиросу с земли и поворачивается к Чамди.

– Вот так можно куревом разжиться. Понял? Теперь твоя очередь.

Чамди молчит.

– О чем задумался?