Песня длиною в жизнь - [16]

— Что случилось потом? — настаивала Эдит. Ее сердце пульсировало где-то в районе горла. Она сглотнула, надеясь вернуть эту пульсацию на место.

— Я передала пакет связному, который затем сопоставил и распределил документы в соответствии с фотографиями. Имея такой паспорт, многие заключенные бежали из лагеря. Все это было бы невозможно без тебя, Малышка.

ГЛАВА 5

Трое мужчин были поглощены беседой перед входом в «Мулен Руж». Было совсем не похоже, что они ожидают Эдит. Они стояли настолько близко друг к другу, что соприкасались поля фетровых шляп. Чтобы привлечь их внимание, Эдит зазвонила в велосипедный звонок еще до того, как начала тормозить. Никто на нее даже не взглянул. На мгновение она подумала о том, что можно положить конец их беседе, просто направив велосипед прямо на троицу. Но потом решила, что Анри явно не будет в восторге, если она его собьет с ног. Эдит притормозила педалями — улица шла под уклон — и затрезвонила как сумасшедшая. Наконец, ее знакомые и неизвестный ей господин обратили на нее внимание.

— Малышка! — воскликнул Анри, целуя ее в обе щеки.

— Как приятно тебя видеть! — воскликнул Луи.

Его буйная радость вызвала у Эдит смех:

— Разве ты не помнишь, что мы недавно встречались?

— Конечно-конечно. Позвольте вам представить Эмиля Одифреда[25]. Он агент Ива Монтана.

Выщипанные в ниточку брови Эдит удивленно приподнялись. Она не знала Эмиля лично, но много слышала о нем, и он вызывал у нее симпатию. Пятидесятилетний Одифред был импресарио Тино Росси[26]. Почти никто из имеющих отношение к миру популярной музыки не мог миновать знакомства с ним. Он покровительствовал Джанго Рейнхардту[27] и Морису Шевалье, Мистенгет и Люсьен Буайе[28], а также положил начало международной карьере Жозефины Бейкер[29].

Более чем необычно, что человек такого масштаба заинтересовался этим бесталанным исполнителем. Возможно ли, чтобы она так ошиблась? Или ошибся мсье Одифред?

— Я рад познакомиться с вами, мадам Пиаф, — прервал он ее мысли. — Я с сожалением сообщаю вам, что Ив Монтан не в восторге от того, что ему предстоит прослушивание. Он…

Эдит уже открывала рот, собираясь дать резкий ответ, но тут вмешался Луи:

— Это никакое не прослушивание. Я вам это уже объяснял. Эдит Пиаф хочет лишь посетить одну репетицию.

Она крепко сжала руль велосипеда.

— Я считаю, что вы не имеете права говорить так, как будто меня здесь нет! Впрочем, меня действительно здесь больше нет. И не смейте следовать за мной!

Она растолкала мужчин и прошла между ними ко входу в кабаре. Одифред собрался было открыть перед ней дверь, но Эдит возмутилась:

— Оставьте меня в покое!

Уходя, она услышала, как импресарио мягко сказал Анри:

— Никогда не бывает гладко. Ив называет ее плаксой, скорбящей о мире, и невероятной стервой. К тому же он знает ее…

Конец фразы заглушил грохот захлопывающейся двери.

Эдит, задыхаясь, остановилась у комнатки консьержа. Внутри никого не было: возможно, он вышел или вообще не работал в этот день. В беспорядке, в котором все еще пребывал Париж, невозможно было понять наверняка, что именно уже наладилось и пришло в довоенное состояние, а что нет. Услышанное потрясло Эдит: это лучшее доказательство, что даже те люди, которых она вроде бы знала, вполне могли оказаться темными лошадками. Поведение Ива Монтана соответствовало этой схеме. Все теперь не так, как раньше. Раньше невозможно было вообразить, что какой-то выскочка посмеет унизить звезду. Ему требовалось ее покровительство, а не наоборот. А она была такой доброй, что дала ему шанс. Или такой глупой и слишком великодушной.

Надо будет выполнить обещание, данное святой Терезе из Лизьё. Эдит расправила плечи и пошла знакомым маршрутом в сторону зрительного зала. Она двигалась тихо, стараясь шагать легко, чтобы ее шагов не было слышно. Поскольку она сегодня надела туфли на низком каблуке, у нее получилось почти бесшумно добраться до места назначения. Утром в коридорах кабаре было тише обычного, издалека сквозь закрытые двери проникало скрипичное соло, сменявшееся тушем большого оркестра. В воздухе витали слабые запахи чеснока, алкоголя, сигаретного дыма и театрального грима. Все это было столь же знакомо, как и ничем не украшенные стены и свисающие с потолка тусклые лампочки. За кулисами все всегда выглядело необыкновенно уныло, как будто в противовес творческому настрою, свойственному людям, работающим здесь. В начале своей карьеры Эдит задавалась вопросом, как уживаются творчество и эта скудная обстановка, затем просто привыкла.

Одна дверь вела в коридор, отделанный красным бархатом, другая — в зал с паркетным полом. Немцы с самого начала превратили «Мулен Руж» во дворец танцев, напомнивший Эдит те заведения, которые она видела в Берлине. Фрицам были по вкусу ночные клубы, где устраивались танцы под аккомпанемент больших оркестров. Позже легендарное кабаре переделали под кинотеатр, в котором солдаты оккупационных войск смотрели еженедельные репортажи о победах вермахта по всему миру. За счет этого хотя бы уцелели сиденья в зрительном зале, в противном случае перед новым открытием потребовались бы серьезные ремонтные работы. Эдит в последний момент разминулась с забытым в коридоре ведром с краской и с первым аккордом фортепиано скользнула на одно из кресел в последнем ряду. Музыка предназначалась не для нее, а для молодого человека на сцене.