Песни вещих птиц - [41]
– Нам надо идти, – сказала Дивья.
– Надо. Надо идти, – тихо повторил Лёша, но пошевелил только рукой, накрыв ладонью волшебные волосы. И Дивья замерла, хотя не могла ощутить прикосновение. Или могла? Лёша отдёрнул руку и поднялся.
– Нужно скорее разыскать девчонок. Очень страшно за них.
– За какую больше всех?
Вопрос удивил. Хотя разлучиться с Надей было для него словно лишиться руки, тревога об остальных не отпускала ни на минуту. Так Лёша и ответил. Утаил только, что ровно на одну минуту под синей мутью – по-другому это небо и не назвать, его отпустило всё.
Дивья кивнула.
– Думаю, надо помнить, что вы пришли сюда за Марьяной. Все будут искать её – значит, и мы пойдём к тому маленькому дому, где новая ученица Доли и Недоли выполняет задание: развязывает узел да плетёт узор по-своему.
Лёша опешил:
– А это ты откуда знаешь?
– Доля сказала, – Дивья повела плечом и лукаво улыбнулась. – Ты разве не слышал?
– Я глухой, – съязвил Лёша, – глухой и слепой.
Дивья расхохоталась, больше не прикрываясь кулачком.
Надя изо всех сил надавила на ручку, навалилась на дверь и выбралась, наконец, из ненавистной пещеры. Вдохнула аромат осенней листвы – любимый запах, который напоминал о том, что пора зарываться в книги, кутаться в плед, отгораживаться от семьи, но всегда краем глаза наблюдать, чтобы все были рядом, занятые чем-то привычным. И прислушиваться, и принюхиваться – готовится ли на кухне тыквенный суп и яблочный пирог? Читать под урчание в животе и ловить прохладный ветер из приоткрытого окна.
После короткого облегчения снова накатила грусть. Хоть лес не пугал её, как тёмная пещера, всё же он был дикий, не такой, как дома. Корни деревьев выпирали наружу. Среди них петляла узкая, но хорошо протоптанная дорожка. Дверь за спиной со скрипом закрылась.
– Всё здесь такое, чтоб ни шагу в сторону, – пробурчала Надя на манер брата. Собственный голос придал бодрости.
Она шла по тропинке, освещая себе путь пером, понятия не имея, куда идёт. Старалась больше не задаваться вопросами, не думать о том, что тела их, возможно, остались на берегу, а путешествуют лишь души. О том, что домой им больше не вернуться.
С каждым шагом Надя всё меньше переживала за Марьяну. Найти её казалось не таким уж важным. Да и ничего уже не было важно. Идти бы да идти по влажному тёмному лесу, ощущать на себе только взгляды огромных сов, которым и дела-то до неё нет, рассматривать причудливые формы ветвей, вслушиваться в шорохи… Когда прямо перед ней выросла изба, Надя оглядела её безучастно. Изба переступила с лапы на лапу.
– Избушка? – позвала Надя скучающим голосом. – Как там?.. К лесу задом, ко мне передом? Повернись, что ли.
Избушка повернулась, и только тогда Надя очнулась, вспомнив образ Бабы-Яги. Хотя в тех сказках, что она знала, Яга так никого и не съела, на деле всё могло выйти по-другому. Она сунула перо огненной птицы в карман.
Дверь распахнулась, хозяйка, держа перед собой свечу, вышла на порог – и Надя ойкнула. Бабка Пелагея покачала головой:
– Одна пришла? Заходи, внучка.
Надя попятилась. Бабка была вроде и не бабкой: совсем не сгорбленная и не такая старая, как раньше. Уж лучше бы какое-нибудь диковинное существо повстречать!
– Тебе не стоит бояться, – добавила Пелагея. – Раз ты зашла так далеко, к чему теперь бежать? Да и куда бежать?
– Я знаю, что вы колдунья! – Надя вздёрнула подбородок. У неё было время подумать в пещере.
– Тогда тем более. Нам есть о чём поговорить.
Надя понимала, что всё равно войдёт в избу: деваться ведь и правда больше некуда. Да и сердце тянулось к человеку знакомому, странно родному. То ли пляшущий огонёк свечи сбивал с толку, то ли в самом деле на Надю смотрела молодая женщина. Она была красива и стройна, с высоко поднятой головой и перекинутой через плечо густой чёрной косой. Её глаза весело сверкали, на губах играла едва заметная улыбка, а над правым уголком темнела родинка.
– Заходи, чаю выпьем.
Надя помялась на пороге, но вошла – и едва не согнулась пополам от жуткого ощущения, что мир опрокинулся вверх ногами, а сейчас и её опрокинет, закрутит, вывернет наизнанку. Вот сервант, вот и овальный стол, укрытый оранжевой скатертью с кистями. На тех стульях они с Яниной и Ксюшей сидели и читали дневники, а там Лёша, прислонившись к столу, разглядывал портрет… Надя очутилась в гостиной Пелагеи Ивановны. Шторы были задёрнуты, но ей захотелось взглянуть, что там, за ними. Неужели знакомая улица, а вдалеке магазин и остановка? Вернулась домой? Вот так просто?
– Нет, – покачала Надя головой и попятилась, – не-ет…
Пелагея будто не замечала, что происходит с девочкой. Она выставила на стол фарфоровый заварник, две расписные чашки и вазочку с печеньем. Потом села и стала наблюдать, прищурившись, как Надя теребит шторы, не решаясь выглянуть наружу.
– Ты можешь открыть их, если хочешь.
– И что я увижу?
Пелагея наполнила чашки, положила Наде на блюдце печенье.
– А сама как думаешь? Ты здесь уже была, всё видела, знаешь, куда выходят окна.
– И что, я вот так просто вернусь домой? – спросила Надя. Ещё недавно она того и хотела, но сейчас – только не домой, только не так! Слишком рано, слишком много оставлено здесь, не решено. И как она вернётся одна?
