Песни вещих птиц - [27]
– Никого я не разбужу, – ответила она, не отрываясь от работы и скрывая слёзы в глазах. – Дома их нет.
– А где они?
– Искать пошли. – Она пожала плечами, будто говорила о чём-то обыденном, но жест вышел нервным.
Он стоял, молча наблюдая, как она умело обращается с веретеном. В её руках всё ладилось, за что ни возьмётся.
– Неужели всё-таки правда… Мы же растеряем их всех…
– Потерять можно только то, что нам принадлежит, – ответила она.
Ш-пш – крутилось веретено.
Мара скинула плащ и укрыла им озябшую в сырой пещере Марьяну. Её свадебный наряд скрылся под накидкой, зато чёрное платье Мары заблестело звёздами во тьме. Никого красивее царицы подземного мира Марьяна не встречала. Тонкие черты лица словно писали акварелью, волосы серебристым шёлком струились по хрупкому стану.
Поначалу коснуться камней Марьяне не давал страх. Но камни так манили неповторимостью форм и цветов, что она не смогла сдержаться. Марьяна дотрагивалась и всё смотрела, смотрела, как проживаются жизни. Казалось, нечто неуловимое, выраженное в ощущении, в послевкусии, объединяло их. Наверное, нужно пересмотреть тысячи камней, чтобы ухватить эту черту.
– Смотри сколько хочешь, – словно прочитала её мысли Мара. – Время здесь застыло, торопиться некуда.
И она ушла, оставив гостью наедине с хранилищем человеческих жизней.
Первые шаги – самые осторожные, робкие. Страшно потревожить вечную тишину пещеры. Но вскоре Марьяна, забыв о тревогах, двигалась от камня к камню, боясь пропустить хоть один. Не успевала пролететь жизнь – она уже хотела увидеть следующую. Каждая история глубоко входила в сердце, оседала тяжёлым грузом. Радостей в них было до мурашек, а горестей – до боли в груди. Словно она сама проживала все эти жизни, кожей чувствовала каждый удар судьбы, словно проглатывала каждый ком обиды, несла на плечах вину за ошибки. «Зачем? Зачем это всё?» – стучалось в виски, не находя выхода. Все жизни оканчивались одинаково, и каждая только глубже погружала в состояние ясного, холодного понимания: почти всё тщетно, лишь ничтожная часть жизни наполнена тем смыслом, который не исчезает со смертью. Но какими словами выразить этот смысл, Марьяна не знала. Её волосы выбились из причёски, пара шпилек упала на каменный пол, но она не заметила. Ещё одна жизнь пролетела перед глазами – импульсивная, яркая, с неистовым смехом и страшной тоской, в месте, до дрожи знакомом… Марьяна не могла уложить увиденное в голове, хотела забыться в следующей истории, но все камни вдруг замолчали, а пещера неожиданно вывела к дверям.
Дверей было семь, все одинаковые. Она выбрала наугад.
Массивная ручка с трудом поддалась, и Марьяна вот-вот ступила бы в комнату, но нога зависла над ковром. Опустить её она не решалась: прямо по ковру текли реки, вода бежала, словно кровь по жилам, прорезая гористую местность, на зелёных берегах раскачивались кроны деревьев, паслись лошади и коровы. Узор казался настолько правдоподобным, что Марьяна испугалась: едва шагнёт и кого-нибудь раздавит.
– Ступай, не бойся.
Ш-пш – крутилось веретено. У расписной прялки сидели две мастерицы-близняшки. Полные плечи укрывали пуховые шали, у одной белая, у другой чёрная. Гибкие округлые запястья двигались ловко, без устали сплетая кружева. Одна сестра вытягивала из веретена белую нить и плела белоснежный узор, другая – чёрную, и узор выходил угольно-чёрный. Комнату освещали живые светляки, что порхали под неровным потолком.
– Как звать-величать тебя, девица? – спросила одна из сестёр, та, что носила белую шаль.
– Марьяна.
– В честь Мары, значит, названа, – заключила другая мастерица.
– Я Доля, – представилась первая, – а это сестра моя, Недоля.
– Вот видишь, сестрица Доля, а ты переживала из-за лишнего узелка. Есть у нас теперь новая помощница, она и распутает.
Марьяна поёжилась. Хотела было сказать, что не собиралась ни в какие помощницы, но вспомнила старую прялку в своей комнате: тогда её руки будто знали, как держать нить. Да и сердце желало учиться тому, чего на земле вовек не выучишь.
Марьяна молча поклонилась сёстрам. Доля достала кружево, что лежало в корзине по правую руку, и протянула Марьяне. Та осторожно прошла по волшебному ковру, стараясь не тревожить животных: кто знает, вдруг они на самом деле живые? Кружево казалось совершенным. О каком узелке шла речь?
– Веками мы плетём узоры, – вздохнула Доля, – искусные, неповторимые. Нити сплетаются туго – не распустить, не изменить того, что завязалось. Не нашими ведь руками стягиваются узлы, а силой высшей и незримой. Иной раз думаешь: нехорошо легла нить, значит, так тому и быть. Но приходит девица – как для её рук работа готовилась. Вот поколдуй, девица, над кружевом: глядишь, что и выйдет. И то будет верно, и то ладно.
Доля всего на мгновение отвела глаза от работы, одарила тёплым взглядом, но, словно отражение в зеркале, Недоля тоже поглядела на Марьяну:
– Да только ложными надеждами себя не тешь, – каждое слово Недоли кололо льдинкой. – Разное скрыто в узорах судьбы.
Марьяна кивнула несмело, взяла кружево из рук Доли и снова поклонилась мастерицам. Те уже и забыли о ней, плели молча, а во взглядах – покой да отрешённость.
