Песни на «ребрах»: Высоцкий, Северный, Пресли и другие - [35]
Уезжал вместе с мамой — жена с дочерью должны были прибыть позднее. Сборы в дорогу заняли долгие недели. Необходимо было умудриться взять самое необходимое — во-первых и что-нибудь ценное — во-вторых. Люди везли стандартный набор: палехские шкатулки, фотоаппаратуру, ноты, грампластинки с классической музыкой… Ни золота, ни антиквариата, естественно, вывозить не дозволялось. Что говорить: я не смог вывезти ни одной ленты с Аркадием Северным!
Перевес не допускался, каждый килограмм был на учете. При складывании очередного чемодана мой взгляд упал на огромную пишущую машинку «Москва». На этом агрегате я набил сто листов рок-оперы «Пророк Моисей», а также множество песен, эссе и научных статей. И это железное чудовище я почему-то решил взять с собой. Жена отнеслась к затее очень иронично: «Такой груз! Зачем тебе там машинка, да еще с русским шрифтом?» Но я уже закусил удила — беру, и точка! Оглядываюсь назад и чувствую, будто чья-то неведомая воля руководила мною. Как ни парадоксально, но мои подчас выглядевшие крайне нелепо поступки в итоге оказывались оправданными.
Наступил день прощания с любимым городом. В 3.30 утра мой товарищ Володя Чесноков повез нас в аэропорт. На Дворцовом мосту попросил остановиться и вышел из автомобиля. Постоял, впитывая последние минуты, ароматы и виды ночного Ленинграда, снял с руки кольцо и кинул его в реку. Как знак, что еще вернусь сюда… Кольцо я специально приобрел незадолго до эмиграции и сделал внутри гравировку: «18 июня 1979 года».
Опережая ход повествования, замечу, что талисман вернулся к своему владельцу. Ну, или почти вернулся… В 1989 году, в свой первый приезд в Россию после десятилетнего отсутствия, я брел по набережной и споткнулся. Смотрю: блеснуло что-то подозрительно знакомое. Поднял и ахнул: да это же мое колечко!.. Стал разглядывать. Оказалось, гравировка на нем была иная — две латинские буквы R + U. Хотя внешне — не отличить!
На границе таможенники извлекли печатную машинку и уволокли на спецдосмотр, якобы в многочисленных винтиках и шпунтиках ушлые граждане прятали бриллианты. Разобрав «сокровище» до последней гайки, таможенники вынесли мне час спустя два мешка, громыхающих тысячами деталей. Остались от аппарата рожки да ножки! Другой на моем месте, глядишь, и выкинул бы хлам, но не ваш покорный слуга.
Дальше самолет Ленинград — Берлин, оттуда — в Вену. В Австрии мы пробыли всего неделю, и эта европейская столица произвела сильное впечатление, особенно на маму. Целыми днями она гуляла по улицам, точно по музеям, и не уставала восторгаться.
В Вене я познакомился с Альбертом Корабельниковым. Еще в Ленинграде мне доводилось слышать об этом интересном человеке: у него была известная реставрационная мастерская. О том, что новый товарищ еще хорошо сочиняет и поет, не подозревал. Уже в восьмидесятые он выпустил кассету «Русский акцент», выступал с юморесками, скетчами. Но главным его делом оставалась реставрация — он и на Манхэттене открыл мастерскую и, казалось, преуспевал. Однако только казалось… Переплетение личных и финансовых проблем привело к трагедии — лет десять назад Корабельников застрелился. Он был добрым и весьма одаренным парнем и первым из поющей эмиграции третьей волны, с кем я свел знакомство за кордоном.
А потом был Вечный город, Рим, которым я бредил со времен послевоенного детства, во все глаза глядя на экран, на котором крутился трофейный фильм «Рим — открытый город». Даже Вена меркла рядом с величием Италии. На известном базарчике «Американо», куда стекались все беженцы в попытках продать свои нехитрые сувениры, я успешно расторговался и выручил ни много ни мало две с половиной тысячи долларов.
Но не это событие стало главным в Риме. Среди тысяч бывших советских граждан отыскался специалист по ремонту… пишущих машинок. Он с радостью взялся восстановить моего механического монстра и вполне успешно справился с задачей. Машинка вновь заработала, правда, стали западать две клавиши и иногда начинала гулять каретка.
Накануне отправки в США у нас украли все документы, полученные в эмигрантском офисе. С замиранием сердца шел я к чиновникам, воображая, какой сейчас поднимется шум, и размышляя, сколько еще придется просидеть в Италии. Все страхи оказались напрасны: без единого слова, с улыбкой нам прямо на месте восстановили все бумаги. Тут же с горестью припомнились мне советские очереди, бюрократия и хамство чиновников.
Сели с мамой в самолет и 13 сентября 1979 года приземлились в аэропорту имени Кеннеди. Очень многие важные события в моей судьбе выпадали на это «несчастливое» число. Даже день рождения я праздную 13 августа… Когда в 1977 году я впервые оказался в Штатах в гостях у Элвиса Пресли, гравер, делавший памятные надписи на часах, спросил: «Ты когда родился?» — «Тринадцатого ноль восьмого», — ответил я на западный манер. И мастер написал: Hi, thirteener! Что можно перевести как «Привет тебе, рожденный тринадцатого!» На самом деле это определение более глобально и невозможно донести его смысл по-русски одним словом. Это некое братство всех живущих под знаком «чертовой дюжины». К «ордену» принадлежит, кстати, и Михаил Шуфутинский, празднующий свой день рождения 13 апреля.
