Песни каторги - [20]

Перевисив через плечи

Сигайдак богатый.

Грай море! черное море, биле море, сине море,

гала гаду гу-гу-гу-гу, гала гиду гу-гу-гу-гу.

Сивы кони поймали

Гнедые и черны.

Тешьте мене, щоб не тужил,

Ревуха моторный.

Грай море! черное море, биле море, и т. д.

Шахтамир, Тамира (наши кони) —

Той мои соколи! Коли всиду смило иду,

Не спаду николи!

(Припевок)

Ах ты, Гульда, моя мила,

Коли на тя сяду,

Носишь мене по витру —

Николи не спаду.

-

Подай, Саво, коня свово,

Нехай меня знают;

Коли сяду на кони я,

Жилы мини дергают, и проч.

«Мелодия песни (говорит Аг. Гиллер) скорая, красивая и настоящая украинская, весьма сильно свидетельствующая о композиторском таланте Видорта. Ворожбюк в Сибири певал ее с энергией и всегда только под вдохновением любимых и милых воспоминаний. Эти песни оживляли его измученное сердце и разглаживали морщины на нахмуренном челе. А прекрасно пел Ворожбюк и мастерски играл на торбане! Он был известен в ссылке под именем “торбаниста”. Попался он в ссылку таким образом: Фантазер, эмир Zlotobrody, в 1831 г. ушел в повстанье с оружием, лошадьми и торбанистами и погиб в битве под Даховом. Ворожбюк был взят в плен и приговорен в Сибирь. В толпе узников шел он в ссылку веселый, певучий, остро- умный и болтливый. Достоинствами этими и другими он сумел в походе располагать конвойных солдат в свою пользу и выбивать у них различные уступки и льготы для товарищей. Ссыльные товарищи дали ему прозвище Шахрая (барышника, жида, торгующего ветошью). Все Шахрая любили, Шахрай всех веселил. Шли по Волыни и Украине не в скудости, потому что паны и панны делали для узников различные складчины из денег, одежды и вещей, потребных на дальнюю и трудную дорогу. В Нерчинских рудниках Ворожбюк женился на сибирячке, занялся хозяйством, торговал водкою, но, главное, работал деревянные курительные трубки, которые и раскупались товарищами и сибиряками. Низенький и смуглый, он был настоящим типом русина с черными волосами и ясным взором». Народные русские песни покушались идеализировать преступников и характеризовали, между прочим, двух преступниц-убийц в следующем виде:

1.

По часту мелку орешничку

Тут ходил-гулял вороной конь,

Трое суток непоенный был,

Неделюшку, не кормя, стоял,

Черкасское седло на бок сбил,

Золотую гриву изорвал,

Шелков повод в грязи вымарал.

Не в Москве я был, не в Питере —

Во стрелецкой славной улице,

Во стрелецкой, во купеческой.

(Или так:)

Ты звезда ли моя восхожая,

Восхожая, полуночная!

Высоко ты, звезда, восходила,

Выше лесу, выше темного,

Выше садику зеленого.

Далеко звезда просветила

Дальше городу, дальше Саратова,

Дальше купчика богатого.

 У того ли купца богатого

Случилося у него несчастьице,

Несчастьице, безвременьице:

Как жена мужа зарезала,

Белую грудь она ему изрезала

Не простым ножом — булатным.

Вынимала сердце с печенью.

На ножике сердце встрепенулося,

Жена-шельма улыбнулася,

Улыбнулася, рассмехнулася;

На холодный погреб бросила,

Дубовой доской задвинула,

С гор желтым песком засыпала,

А на верх того землею черною

Левой ноженькой притопнула,

Правой рученькой прищелкнула,

Хоронила и не плакала;

От него пошла — заплакала,

Сама младешенька вошла в горенку,

Садилася под окошечком,

Под окошечком передним.

2.

Что не ястреб совыкался с перепелушкою,

Солюбился молодец с красной с девушкою,

Проторил он путь-дорожку, — перестал ходить,

Продолжил он худу славу, — перестал любить,

Ты не думай, простота, что я вовсе сирота.

У меня ли у младой есть два братца родных,

Есть два братца родных, два булатных ножа.

Я из рук твоих, ног короватку смощу,

Я из крови твоей пиво пьяно наварю.

Из буйной головы ендову сточу,

Я из тела твово сальных свеч насучу,

А послей-то тово я гостей назову,

Я гостей назову и сестричку твою.

Посажу же я гостей на кроватушку,

Загадаю что я им да загадочку,

Я загадочку не отгадливую:

Да и что ж такого: я — на милом сижу,

Я на милом сижу, об милом говорю,

Из милого я пью, милым потчую,

А и мил предо мною свечою горит?

Вот тут стала сестричка отгадывати:

«А говаривала, брат, я часто тебе,

Не ходи ты туда, куда поздно зовут,

Куда поздно зовут да где пьяни живут».

В заключение последняя сибирская песня, называемая бродяжьей:

Вы бродяги, вы бродяги,

Вы бродяженьки мои…

Что и полно ль вам, бродяги!

Полно горе горевать:

Вот придет зима, морозы:

Мы лишилися гульбы.

Гарнизон стоит порядком,

Барабаны по бокам,

Барабанщики пробили,

За приклад всех повели,

Плечи, спину исчеканят,

В госпиталь нас поведут,

Разувают, раздевают,

Нас на коечки кладут,

Мокрыми тряпицами обкладывают:

Знать, нас вылечить хотят.

Мы со коечек вставали,

Становилися в кружок.

Друг на дружку посмотрели —

Стали службу разбирать:

Вот кому идти в Бобруцкой,

Кому в Нерчинской завод.

Мы Бобруцка не боимся,

Во Нерчинске не бывать:

Путь-дороженька туда не близко,

Со пути можно удрать.

Тут деревня в лесу близко,

На пути стоит кабак,

Целовальник нам знакомой;

Все из наших из бродяг.

Мы возьмем вина побольше,

Инвалидных подпоим.

И конвой весь перепьется,

И в поход тогда пойдем.

Мы конвой весь перевяжем,

Караульных разобьем,

Мы оружье все захватим, —

Сами в лес с ним удерем.

В таком виде известна эта песня в Сибири. Первообразом ей, вероятно, послужила песня, сочиненная, по преданию, разбойником Гусевым, ограбившим Саратовский собор. В саратовском остроге Гусев сложил такую песню: