Песни и стихи. Том 2 - [22]

Шрифт
Интервал

Шестым чувством своим, всем существом, всем данным Богом Господом нашим разумом уверен я, что нормален. Но, увы. Убедить в этом невозможно, да и стоит ли!

И сказал Господь: «Да восчешутся руки мои, да возложутся на рёбра твои, и сокрушу я их». Так и с недугом будет моим! Мне врач обещал, что к четвергу так и будет.

Все пророки: и Иоанн, и Исаак, и Соломон, и Моисей, и ещё кто-то — правы только в одном, что жив Господь, распнули Его, воксрес Он и ныне здравствует, царство Ему небесное. А всё другое насчёт возлюбления ближнего, подставления щёк под удары оных, а также не забижай, не смотри, не слушай, не дыши, когда не просят и прочая чушь — всё это добавили из устного народного творчества. Да! Вот ещё. Не убий! Это правильно. Не надо убить. Убивать жалко, да и не за что!

Сейчас начнутся процедуры, сиречь хвойные ванны, кои призваны поднимать бодрость духа нашего и тела, а также и достоинство.

Так что: не убий, и всё тут. Я ни за что не пойду в столовую. Там психи сидят и чавкают. Не уверяйте меня, именно чавкают и вдобавок хлюпают. Ага! Эврика. Несмотря на разницу в болезнях — шизофрения там, паранойя в всякая другая гадость — у них есть одно, вернее, два общих качества. Они все хлюпики и чавкики. Вот. И я к ним не пойду, лучше возьму сухим пайком, имею я, в конце концов, право на сухой. У нас здесь и так всё сухое: закон и персонал обслуживающий. И я требую сухой паёк. Нет? Тогда голодовка, только голодовка может убедить вас в том, что личность — это не жрущая тварь, а нечто, то есть даже значительно нечто большее.

Да! Да! Благодарю! Я и буду голодать на здоровье. Читали историю КПСС (нет, старую)? Там многие голодали и, заметьте, с успехом. А один доголодался до самых высоких постов и говорил с грузинским акцентом. Он уже, правда, умер, и тут только выяснилось, что голодовки были напрасны. Но ведь это через сорок почти лет. Ничего, лучше жить сорок лет на коне, чем без щита. Я лучше поживу, а потом уж после смерти пущай говорят: вон он-де голодал и поэтому умер. Пусть говорят, хоть и в сумасшедшем доме. Мне хватит этих сорока.

Зовут на прогулку. Там опять они, они, эти люди, которых зовут не иначе как «больной» и обращаются ласково, до ужаса ласково. Пойду. От судьбы не уйдёшь! Ни от своей, ни от мировой. Тем более, что наши судьбы, как две большие параллели.

Вот лексикон. Надо запомнить, и всё станет на место, мы называемся «чума», а есть ещё алкоголики. Вот и всё. Надо же, как просто.

На улице слякоть, гололёд, где-то ругаются шофёры и матерятся падающие женщины, а мужчины (не падающие) вовсе и не подают им рук, а стараются рассмотреть цвет белья или, того хуже, ничего не стараются: так идут и стремятся, не упасть стремятся. Упадёшь — и никто тебя не подымет — сам упал, сам вставай. Закон, загон, полигон, самогон, ветрогон, алкогон и просто гон.

— А вы знаете! Я ведь начальник галактики. Это очень, очень много. А вы, ну что вы?

— А я начальник вселенной.

— Этого не может быть: галактика — это и есть вселенная. А тут не может быть двух начальников одновременно.

— Извините, я позвоню домой. Мария! Это я! Что же ты? Да? А кефир, я не могу без кефира, все кругом смеются, что я без кефира, а я без кефира. Жду. Так вы утверждаете, что галактика и вселенная одно и то же. Позвольте заметить вам, что это не так. Это всё равно, что ну… галактика — это только завтрак, зато вселенная — это много завтраков, обедов и ужинов в течение неограниченного времени. И я начальник всего этого, так что прошу вас, отойдите и не мешайте. Меня ждут дела.

Каждый человек может делать то, что хочет или не хочет его начальник. Есть такой закон. А если начальника нет, то и закона нет и человека, следовательно, тоже — ничего нет. Нуль. Один всемирный нуль, как бублик, который никто не съест, потому что он не бублик вовсе, а нуль. Нуль.

Хватит, так нельзя. Врач запретил мыслить такими громадными категориями. Можно сойти с ума, и тогда прощай гололёд, метро, пивные, тогда всё время — это одно: психи, врачи, телевизор и много завтраков, обедов и ужинов, то есть вселенная. Сгинь! Сгинь! Сгинь! Нечистая сила! Нечистая сила — это грязный Жаботинский. Есть такое сравнение. Сгинь, грязный Жаботинский. Вот ещё был случай такой. Двое пили, пили и пропили, и с себя, и с окружающих.

С окружающих их семей: отцов, матерей, жён и детей. Это с деток-то! Изверги! Детки ведь ручонки тянут, зябнут, есть просят, а им и во двор-то похулиганить выйти не в чем. А они пропили всё, в дым, в лоск, в стельку, в дупель, в усмерть и ещё в бабушку и в бога душу (Маяковский). Душегубы!

Словом, вопрос возник: как быть, что пить, нечего пить, потому что не на что купить, а ограбить боязно — дадут по морде и бутылку на сдачу посуды отберут. Один, который старше и трезвый, говорит: «Пошли кровь сдавать. Четверной эффект: уважать будут — раз, и три сотни дадут — четыре». Пошли. Одному р-р-раз иголку в руку и качают, и качают. Насосом в две руки. Он хлоп — и в обморок, не вынес равнодушия. Ни тебе уважения и трёхсот. Оказалось, откачали на сотню. Они две бутылки купили, пьют и плачут. А друг говорит: «Твою кровь пьём, Ваня! Кровь людская — не водица, она водка, Ваня! Водка она, кровь, и ничего более».


Еще от автора Владимир Семенович Высоцкий
Черная свеча

Роман «Черная свеча», написанный в соавторстве Владимиром Семеновичем Высоцким и Леонидом Мончинским, повествует о проблеме выживания заключенных в зоне, об их сложных взаимоотношениях.


Роман о девочках

Проза поэта – явление уникальное. Она приоткрывает завесу тайны с замыслов, внутренней жизни поэта, некоторых черт характера. Тем более такого поэта, как Владимир Высоцкий, чья жизнь и творчество оборвались в период расцвета таланта. Как писал И. Бродский: «Неизвестно, насколько проигрывает поэзия от обращения поэта к прозе; достоверно только, что проза от этого сильно выигрывает».


Венские каникулы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Лирика

«Без свободы я умираю», – говорил Владимир Высоцкий. Свобода – причина его поэзии, хриплого стона, от которого взвывали динамики, в то время когда полагалось молчать. Но глубокая боль его прорывалась сквозь немоту, побеждала страх. Это был голос святой надежды и гордой веры… Столь же необходимых нам и теперь. И всегда.


Стихи и песни

В этот сборник вошли произведения Высоцкого, относящиеся к самым разным темам, стилям и направлениям его многогранного творчества: от язвительных сатир на безобразие реального мира — до колоритных стилизаций под «блатной фольклор», от надрывной военной лирики — до раздирающей душу лирики любовной.


Бегство мистера Мак-Кинли

Можно ли убежать от себя? Куда, и главное — зачем? Может быть вы найдете ответы на эти вопросы в киноповести Леонида Леонова и в балладах Владимира Высоцкого, написанных для одноименного фильма. Иллюстрации В. Смирнова.


Рекомендуем почитать
Все реально

Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.


Числа и числительные

Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.