Песни и стихи. Том 1 - [4]

Звонко лопалась сталь под напором меча.

Тетива от натуги дымилась.

Смерть сидела на копьях, утробно урча,

В грязь валились враги, о пощаде крича,

Победившим сдаваясь на милость.

Но не все, оставаясь живыми,

В доброте сохраняли сердца.

Защитив своё доброе имя

От заведомой лжи подлеца.

Хорошо, если конь закусил удила,

И рука на копьё поудобней легла.

Хорошо, если знаешь, откуда стрела.

Хуже, если по-подлому, из-за угла.

Как у вас там с мерзавцами? Бьют? Поделом.

Ведьмы вас не пугают шабашем?

Но не правда ли, зло называется злом

Даже там, в светлом будущем вашем?

И вовеки веков, и во все времена

Трус, предатель всегда презираем.

Враг есть враг, и война всё равно есть война,

И темница тесна, и свобода одна,

И всегда на неё уповаем.

Время эти понятья не стёрло.

Нужно только поднять верхний пласт,—

И дымящейся кровью из горла

Чувства вечные хлынут на нас.

Ныне, присно, вовеки веков, старина,

И цена есть цена, и вина есть вина,

И всегда хорошо, если честь спасена.

Если другом надёжно прикрыта спина.

Чистоту, простоту мы у древних берём,

Сзади сказки из прошлого тащим,

Потому что добро остаётся добром

В прошлом, будущем и настоящем.

БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ

Торопись, тощий гриф над страною кружит,

Лес, обитель твою, по весне навестить,

Слышишь, гулко земля под ногами дрожит,

Видишь, плотный туман над полями лежит,—

Это росы вскипают от ненависти.

Ненависть в почках набухших томится,

Ненависть в нас затаённо бурлит,

Ненависть потом сквозь кожу сочится,

Головы наши палит.

Погляди, что за рыжие пятна в реке,

Зло решило порядок в стране навести,

Рукояти мечей холодеют в руке,

И отчаянье бьётся, как птица, в виске,

И заходится сердце от ненависти.

Ненависть юным уродует лица.

Ненависть просится из берегов,

Ненависть жаждет и хочет напиться

Чёрною кровью врагов.

Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,

Но не злоба нас будет из плена вести.

Не слепая, не чёрная ненависть в нас.

Свежий ветер нам высушит слёзы у глаз

Справедливой и подлинной ненависти.

Ненависть, пей! Переполнена чаша.

Ненависть требует выхода, ждёт.

Но благородная ненависть наша

Рядом с любовью живёт.

БАЛЛАДА О ДЕТСТВЕ

Час зачатья я помню неточно,

Значит, память моя однобока,

Но зачат я был ночью порочно,

И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе —

Девять месяцев — это не лет.

Первый срок отбывал я в утробе,

Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители, что плюнули да дунули,

Что вдруг мои родители зачать меня задумали.

В те времена укромные, теперь почти былинные,

Когда срока огромные брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее,—

А вот живёт же братия, моя честна компания.

Ходу, думушки светлые, ходу,

Слово резвое, в строченьке слово.

Первый раз получил я свободу

По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил

Отыгрался бы на подлеце.

Но родился, и жил я, и выжил —

Дом на Первой Мещанской в конце.

Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой

Соседушка с соседочкою баловались водочкой.

Тут на зуб зуб не попадал, не грела телогреечка.

Тут я доподлинно узнал, почём она копеечка.

Все жили вровень, скромно так, система коридорная,

На тридцать восемь комнаток — всего одна уборная.

Не боялась сирены соседка,

И привыкла к ней мать понемногу,

И плевал я, здоровый трехлетка,

На воздушную эту тревогу.

Да не всё то, что сверху — от Бога —

И народ зажигалки тушил,

И как малая фронту подмога,

Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча, сквозь дыры крыш просеяно

На Евдоким Кирилыча и Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?» — «Да без вести пропавшие.

Эх, Гиська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.

Вы тоже пострадавшие, а значит, обрусевшие.

Мои без вести павшие, твои — безвинно севшие».

Я ушёл от пелёнок и сосок,

Поживал, не забыт, не заброшен,

Но дразнили меня «недоносок»,

Так как был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я —

Пленных гонят, чего ж мы дрожим?

Возвращались отцы наши, братья

По домам по своим да чужим.

У тёти Зины кофточка с разводами да змеями —

То у Попова Вовчика отец пришёл с трофеями.

Трофейная Япония, трофейная Германия…

Пришла страна Лимония, сплошная Чемодания.

Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я,

А из эвакуации толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,

Похмелились, потом протрезвели.

И отплакали те, кто дождались,

Не дождавшиеся отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой.

Мы спросили — зачем? — Он в ответ:

— Мол, коридоры кончаются стенкой,

А тоннели выходят на свет.

Пророчество папашино не слушал Витька с корешем,

Из коридора нашего в тюремный коридор ушёл.

Да он всегда был спорщиком — припрут к стене —

откажется.

Прошёл он коридорчиком, а кончил стенкой, кажется.

Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,

На жизнь засматривались мы уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых —

Толковище вели до кровянки,

А в подвалах и полуподвалах

Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,

В ремеслухе живи да тужи,

Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули

Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие, от никотина чёрные,

По рукоятки лёгкие, трёхцветные, наборные.

Вели дела обменные сопливые острожники —

На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики.

Сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами,