Песни и стихи. Том 1 - [32]

Он был, как юный пионёр, — всегда готов.

И вот он прямо с корабля пришёл стране давать угля,

А вот сегодня наломал, как видно, дров.

Спустились в штрек, и бывший зек, большого риска человек.

Сказал: «Беда для нас, для всех, для всех одна.

Вот раскопаем, он опять начнёт три нормы выполнять,

Начнёт стране угля давать, — и нам хана.

Так чтобы, братцы, не стараться, поработаем с прохладцей—

Один за всех и все за одного.

Служил он в Таллине при Сталине, теперь лежит заваленный.

Нам жаль по-человечески его.»

НУ, О ЧЁМ С ТОБОЮ ГОВОРИТЬ?

Ну, о чём с тобою говорить?

Всё равно ты порешь ахинею.

Лучше я пойду к ребятам пить —

У ребят есть мысли поважнее.

У ребят серьёзный разговор,

Например, о том, кто пьёт сильнее.

У ребят широкий кругозор —

От ларька до нашей бакалеи.

Разговор у нас и прям и груб,

Все проблемы мы решаем глоткой:

Где достать недостающий рупь

И кому потом бежать за водкой.

Ты даёшь мне утром хлебный квас.

Что тебе придумать в оправданье?

Интеллекты разные у нас,

Повышай своё образованье.

АНТИСЕМИТЫ

Зачем мне считаться шпаной и бандитом?

Не лучше ль пробраться мне в антисемиты?

На их стороне хоть и нету законов,

Поддержка и энтузиазм миллионов.

Решил я, и значит, кому-то быть битым,

Но надо ж узнать, кто такие семиты.

А вдруг это очень приличные люди,

А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет.

Но друг и учитель, алкаш в бакалее,

Сказал, что семиты — простые евреи.

Да это ж такое везение, братцы,

Теперь я спокоен, чего мне бояться.

Я долго крепился и благоговейно

Всегда относился к Альберту Эйнштейну

Народ мне простит, но спрошу я невольно,

Куда отнести мне Абрама Линкольна?

Средь них пострадавший от Сталина Каплер,

Средь них уважаемый мной Чарли Чаплин,

Мой друг Рабинович и жертвы фашизма,

И даже основоположник марксизма.

Но тот же алкаш мне сказал после дельца,

Что пьют они кровь христианских младенцев,

И как-то в пивной мне ребяты сказали,

Что очень давно они Бога распяли.

Им музыку надо, они по запарке

Замучили, гады, слона в зоопарке,

Украли, я знаю, они у народа

Весь хлеб урожая минувшего года.

По Курской, Казанской железной дороге

Построили дачи, живут там, как боги.

На всё я готов — на разбой и насилье,

И бью я жидов, и спасаю Россию.

Я БЫЛ СЛЕСАРЬ ШЕСТОГО РАЗРЯДА

Я был слесарь шестого разряда,

Я получку на ветер кидал.

А получал я всегда сколько надо,

И плюс премию в каждый квартал.

Если пьёшь, понимаете сами,

Должен что-то иметь человек.

Ну, и кроме невесты в Рязани

У меня две шалавы в Москве.

Шлю посылки и письма в Рязань я,

А шалавам себя и вино.

Каждый вечер одно наказанье,

И всю ночь истязанье одно.

Вижу я, что здоровие тает,

На работе всё брак и скандал.

Никаких моих сил не хватает

И плюс премии в каждый квартал.

Синяки и морщины на роже…

И сказал я тогда им без слов:

— На фиг вас, мне здоровье дороже,

Поищите других фраеров.

Если б знали, насколько мне лучше,

Как мне чудно, хоть кто б увидал.

Я один пропиваю получку

И плюс премию в каждый квартал.

В ЛЕНИНГРАДЕ-ГОРОДЕ

В Ленинграде-городе у Пяти Углов

Получил по морде Саня Соколов —

Пел немузыкально, скандалил,

Ну, и значит, правильно,

Что дали.

В Ленинграде-городе тишь и благодать.

Где шпана, и воры где, просто не видать.

Не сравнить с Афинами — прохладно.

Правда, шведы с финнами…

Ну, ладно.

В Ленинграде-городе как везде — такси,

Но не остановите, даже не проси.

Если сильно водку пьёшь по пьянке,—

Не захочешь, а отойдёшь

К стоянке.

АНТИАЛКОГОЛЬНАЯ

Ох, где был я вчера, не найду, хоть убей,

Только помню, что стены с обоями.

Помню, Клавка была и подруга при ней,

Целовался на кухне с обоими.

А на утро я встал — мне давай сообщать,

Что хозяйку ругал, всех хотел застращать,

Что я голым скакал, что я песни орал,

А отец, говорил, у меня генерал.

А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,

Говорил, будто все меня продали.

И гостям, говорят, не давал продыхнуть,

Донимал их блатными аккордами.

А потом кончил пить, потому что устал,

Начал об пол крошить благородный хрусталь,

Лил на стены вино, а кофейный сервиз,

Растворивши окно, просто выбросил вниз.

И никто мне не мог даже слова сказать,

Но потом потихоньку оправились,

Навалились гурьбой, стали руки вязать,

А потом уже все позабавились.

Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот,

А какой-то танцор бил ногами в живот…

Молодая вдова, верность мужу храня,—

Ведь живём однова — пожалела меня.

И бледнел я на кухне разбитым лицом,

Делал вид, что пошёл на попятную.

Развяжите! — кричал, — да и дело с концом.

Развязали, но вилки попрятали.

Тут вообще началось — не опишешь в словах,

И откуда взялось столько силы в руках?

Я, как раненый зверь, напоследок чудил:

Выбил окна и дверь и балкон уронил.

Ох, где был я вчера, не найду днём с огнём,

Только помню, что стены с обоями…

И осталось лицо, и побои на нём,

И куда теперь выйти с побоями.

Если правда оно, ну хотя бы на треть,—

Остаётся одно — только лечь, помереть.

Хорошо, что вдова всё смогла пережить,

Пожалела меня и взяла к себе жить.

МИЛИЦЕЙСКИЙ ПРОТОКОЛ

Считай по-нашему, мы выпили немного —

Не вру, ей-Богу. Скажи, Серёга!

И если б водку гнать не из опилок,

То что б нам было с трёх, четырёх… с пяти бутылок?

Вторую пили близ прилавку в закуточке,

Но это были ещё цветочки.

Потом в скверу, где детские грибочки,

Потом не помню — дошёл до точки.