Песни Билитис - [6]

Когда мы вместе, она укладывает ее между нами, и это — наш ребенок. Вечерами она укачивает ее и кормит перед сном грудью.

Она соткала для нее три маленьких туники, и мы дарим ей украшения и цветы в день Афродиты.

Она заботится о ее целомудрии и не выпускает одну, особенно на солнце, чтобы та не превратилась в восковые капли.

Нежности

Сожми нежно руки свои на мне, как пояс. О прикоснись, о прикоснись к коже моей! Так! Так! Ни вода, ни полуденный бриз не могут сравниться в нежности с дланями твоими.

Люби меня сегодня ночью, моя сестренка, сегодня — твоя очередь. Вспомни нежности, которым научила тебя я в минувшую ночь. И поскольку я устала, опустись молча предо мной на колени.

Твои губы опускаются на мои, волосы следуют за ними, как ласка — за поцелуем. Они скользят по левой груди моей и скрывают глаза.

Дай же мне руку твою. Она горяча! Сожми мою, не выпускай ее. Руки соединяют лучше ртов, и страсть их ни с чем не сравнима.

Игра

Я — игрушка для нее, лучшая, чем все мячи и куклы. Долго и молча, как ребенок, она забавляется каждым участком моего тела.

Она распускает мне волосы и вновь собирает их по прихоти своей: либо завязывает под подбородком, как платок, либо поднимает в шиньон или заплетает в косы.

Удивленно она разглядывает цвет моих ресниц, ямку локтя. Иногда же заставляет меня встать на колени и положить руки на простыни.

Тогда (и это — одна из игр) она скользит головкой вниз, имитируя дрожащего козленка, что сосет у брюха матери своей.

Сумерки

Под прозрачным льняным покрывалом мы скользим, она и я. Головы наши склонились, и лампа освещала ткань над нами.

Таким я увидела ее дорогое тело в таинственном свете. Мы были так близки, так свободны, так обнажены. «В одной рубашке», — говорила она.

Мы оставались под покрывалом, чтобы быть еще больше открытыми. И в душном воздухе постели два запаха женских подымались от двух естественных курильниц.

Никто в мире, даже лампа, не видел нас этой ночью. Кто из нас была любима, лишь она и я, мы можем это сказать. А мужчины, те вовсе не узнают об этом.

Спящая

Она спит среди распущенных волос, руки запрокинуты за затылок. Снится ли ей что-нибудь? Рот ее приоткрыт, дыхание свободно.

Пером белого лебедя, не разбудив, я вытираю пот ее рук, лихорадку щек. Ее сомкнутые вежды, словно два голубых цветка.

Очень тихо я поднимаюсь: пойду зачерпнуть воды, подоить корову, взять огня у соседей. Я хочу быть завитой и одетой, когда она откроет свои глаза.

Сон, задержись меж прекрасных загнутых ресниц и продли ночь счастливым cновидением.

Поцелуй

Я исцелую из конца в конец длинные черные крылья твоего затылка, о нежная птица, пойманная голубка, чье сердце стучит под моей рукой.

Я возьму твой рот в свой, как ребенок берет грудь матери. Дрожи! Поцелуй проникает глубоко и достаточен для любви.

Я пройдусь легким языком по рукам твоим, вкруг шеи и по чувствительным бедрам протяжной лаской ногтей.

Послушай, шумит в твоем ухе рокот моря… Мназидика! твой взгляд причиняет мне боль. Я заключу в поцелуй твои пылающие, словно губы, веки.

Исступленное объятие

Люби меня, нет, без смеха флейт или вьющихся цветов, но сердцем и слезами, как люблю тебя я грудью своей и стонами.

Когда груди твои соприкасаются с моими, когда я чувствую сопряженность наших жизней, когда колени твои подымаются позади меня, тогда задыхающийся рот мой не может больше соединиться с твоим.

Обними меня, как обнимаю тебя я! Гляди, светильник умирает, мы падаем в ночь. Я сжимаю твое зыбкое тело в своих объятьях и слышу твой непрерывный стон…

Стенай! Стенай! Стенай! о, женщина! Эрос несет нам боль. В этой постели ты страдала бы меньше, рожая ребенка, чем от рождения любви.

Сердце

Дрожащая, я взяла ее руку и с силой прижала к влажной коже груди своей. Качая головой, я шевелила губами без слов.

Мое сумасшедшее сердце, упругое и твердое, стучало в грудь, словно бился заключенный в бурдюк сатир. Она произнесла: «Сердце твое причиняет тебе боль».

«О, Мназидика, — ответила я, — сердце женщины не здесь. Это — всего лишь бедная птица, голубка, что хлопает слабыми крыльями. Сердце же женское ужасно.

Напоминающее миртовую ягоду, оно горит в красном пламени и омывается обильной пенной влагой. Я чувствую, куда укусила меня ненасытная Афродита».

Ночной разговор

Мы отдыхаем, глаза закрыты, вкруг нашего ложа — необъятная тишина. Неизреченная летняя ночь! Но та, что думает, будто я сплю, кладет свою горячую ладонь на мою.

Она шепчет: «Билитис, ты спишь?» Сердце мое трепещет, но, не отвечая, я дышу мирно, словно спящая. Тогда она продолжает:

«Поскольку ты не слышишь меня, — говорит она, — ах, как люблю я тебя!» И она повторяет имя мое, чуть касаясь меня кончиками дрожащих пальцев:

«Он мой, этот рот! только мой! Есть ли прекраснее в мире иной? Ах! Счастье мое! Мое счастье! Они мои, эти обнаженные руки, этот затылок и эти волосы!»

Отсутствие

Она ушла, она далеко, но я вижу ее, поскольку в этой комнате все полно ею, все, все принадлежит ей, и я — тоже.

Эта постель еще тепла, здесь я давала волю губам своим. На этом изголовье лежала ее головка, опутанная волосами.

Этот бассейн, тот самый, где она омывалась. Этот гребень пронзал спутанный узел ее волос. Эти туфли принимали ее обнаженные ноги. Этот газ поддерживал ее груди.